АДОЛЬФ ФОН БАЙЕР (1835- 1917)Немецкий химик Иоганн Фридрих Вильгельм Адольф фон Байер родился в Берлине 31 октября 1835 года. Он был старшим из пяти детей Иоганна Якоба Байера и Евгении (Хитциг) Байер. Отец Байера был офицером прусской армии, автором опубликованных работ по

Байер

Байер Байер (Адольф фон) – один из замечательнейших химиков экспериментаторов последней половины текущего столетия, сын геодезиста Иоганна-Якова Байера; родился в Берлине в 1835 году. Химическое образование получил главным образом под руководством Р. Бунзена в

Медиа-байер

Немецкий химик Иоганн Фридрих Вильгельм Адольф фон Байер родился в Берлине. Он был старшим из пяти детей Иоганна Якоба Байера и Евгении (Хитциг) Байер. Отец Байера был офицером прусской армии, автором опубликованных работ по географии и преломлению света в атмосфере, а мать – дочерью известного юриста и историка Юлиуса Эдуарда Хитцига. У мальчика рано проявился интерес к химии, а в 12-летнем возрасте он сделал свое первое химическое открытие. Это была новая двойная соль – карбонат меди и натрия. Окончив гимназию Фридриха Вильгельма, Байер в 1853 г. поступил в Берлинский университет, где в течение двух последующих лет занимался изучением математики и физики.

После года службы в армии Байер стал студентом Гейдельбергского университета и приступил к изучению химии под руководством Роберта Бунзена , незадолго до этого изобретшего лабораторную горелку, которую и назвали в его честь. В Гейдельберге Байер сосредоточил свое внимание на физической химии. Но после опубликования в 1857 г. статьи о хлорметане он так увлекся органической химией, что начиная со следующего года стал работать у занимавшегося структурной химией Фридриха Августа Кекуле в его лаборатории в Гейдельберге. Здесь Байер провел работу по исследованию органических соединений мышьяка, за которую ему была присуждена докторская степень. С 1858 г. в течение двух лет он вместе с Кекуле работал в Гентском университете в Бельгии, а затем возвратился в Берлин, где читал лекции по химии в берлинской Высшей технической школе.

Под влиянием увлеченности Кекуле структурой органических соединений Байер сначала исследовал мочевую кислоту. а начиная с 1865 г. – структурный состав индиго, высоко ценимого в промышленности синего красителя, названного именем растения, из которого его получают. Еще в 1841 г. французский химик Огюст Лоран в ходе исследований сложного строения этого вещества выделил изатин – растворимое в воде кристаллическое соединение. Продолжая опыты, начатые Лораном, Байер в 1866 г. получил изатин, использовав новую технологию восстановления индиго путем нагревания его с измельченным цинком. Примененный Байером способ позволил проводить более глубокий структурный анализ, чем процесс окисления, осуществленный Лораном.

Анализируя обратный процесс – получение индиго путем окисления изатина, Байер в 1870 г. впервые сумел синтезировать индиго, сделав, таким образом, возможным его промышленное производство. После того как в 1872 г. Байер переехал в Страсбург и занял место профессора химии в Страсбургском университете, он приступил к изучению реакций конденсации, в результате которых высвобождается вода. В ходе проведения реакций конденсации таких групп соединений, как альдегиды и фенолы, ему и его коллегам удалось выделить несколько имеющих важное значение красящих веществ, в частности пигменты эозина, которые он впоследствии синтезировал.

В 1875 г., после смерти Юстуса фон Либиха , Байер стал преемником этого известного химика-органика, заняв должность профессора химии в Мюнхенском университете. Здесь в течение более чем четырех десятилетий он был центром притяжения множества одаренных студентов. Более 50 из них стали впоследствии университетскими преподавателями.

Вернувшись к изучению точной химической структуры индиго, Байер в 1883 г. объявил о результатах своих исследований. Это соединение, по его словам, состоит из двух связанных «стержневых» молекул (их он назвал индолом). В течение 40 лет созданная Байером модель оставалась неизменной. Она была пересмотрена только с появлением более совершенной технологии.

Изучение красителей привело Байера к исследованию бензола – углеводорода, в молекуле которого 6 атомов углерода образуют кольцо. Относительно природы связей между этими атомами углерода и расположения атомов водорода внутри молекулярного кольца существовало много соперничавших между собой теорий. Байер, который по своему складу был скорее химиком-экспериментатором, нежели теоретиком, не принял ни одну из существовавших в то время теорий, а выдвинул свою собственную – теорию «напряжения». В ней ученый утверждал, что из-за присутствия других атомов в молекуле связи между атомами углерода находятся под напряжением и что это напряжение определяет не только форму молекулы, но также и её стабильность. И хотя эта теория получила сегодня несколько иную трактовку, ее суть, верно схваченная Байером, осталась неизменной. Исследования бензола привели Байера также к пониманию того, что структура молекул бензольной группы ароматических соединений, называемых гидроароматическими, представляет собой нечто среднее между кольцевым образованием и структурой молекулы алифатических углеводородов (без кольца). Это сделанное им открытие не только указывало на взаимосвязь между данными тремя типами молекул, но и открывало новые возможности для их изучения.

В 1885 г. в день 50-летия Байера, в знак признания его заслуг перед Германией ученому был пожалован наследственный титул, давший право ставить частицу «фон» перед фамилией. В 1905 г. Байеру была присуждена Нобелевская премия по химии «за заслуги в развитии органической химии и химической промышленности благодаря работам по органическим красителям и гидроароматическим соединениям». Поскольку в это время ученый был болен и не мог лично присутствовать на церемонии вручения премии, его представлял германский посол. Байер не произнес Нобелевской лекции. Но еще в 1900 г., в статье, посвященной истории синтеза индиго, он сказал: «Наконец-то у меня в руках основное вещество для синтеза индиго, и я испытываю такую же радость, какую, вероятно, испытывал Эмиль Фишер , когда он после 15 лет работы синтезировал пурин исходное вещество для получения мочевой кислоты».

Став нобелевским лауреатом, Байер продолжил исследования молекулярной структуры. Его работы по кислородным соединениям привели к открытиям, касающимся валентности и основности кислорода. Ученый также занимался изучением связи между молекулярной структурой и оптическими свойствами веществ, в частности цветом.

В 1868 г. Байер женился на Адельгейде Бендеман. У них родились дочь и два сына. Вплоть до своего выхода в отставку Байер продолжал с увлечением заниматься исследовательской деятельностью. Он пользовался глубоким уважением за свое искусство экспериментатора и пытливый ум. Несмотря на то что ученый получал много выгодных предложений от химических фирм, он отказывался заниматься промышленным приложением своих открытий и не получал никакого дохода от своей работы. «Байер обладал представительной и приятной внешностью, – вспоминал о нем в биографическом очерке Рихард Вильштеттер . – На его лице лежала печать ясности, спокойствия и силы ума, голубые глаза выразительно блестели, взгляд был проницательным». Умер Байер в своем загородном доме на Штарнбергском озере, неподалеку от Мюнхена, 20 августа 1917 г.

В число наград, полученных Байером, входила медаль Дэви, присужденная Лондонским королевским обществом . Он был членом Берлинской академии наук и Германского химического общества.

Очень важной особенностью периода становления так называемой исторической науки в России становится её формирование из двух самостоятельных творческих сил. В качестве первой из них выступила Петербургская Академия наук, а точнее, деятельность некоторых историков-профессионалов, которые были с ней связаны, являвшихся по большей части иностранцами. Формирование данной Академии связано прямо с реформами Петра Первого. Как только начали открываться училища возникает и мысль об открытии Академии наук.

Беседы Петра с учёными из-за границы, а также пример Парижской академии, вместе с советами Лейбница смогли убедить российского правителя в необходимости учреждения в его государстве академии наук.

По проекту Петра Первого данная академия должна была существенным образом отличаться от всех иностранных. Заведение являлось государственным учреждением, а её члены, получая своё жалование, обязаны были обеспечивать фактическое научно-техническое обслуживание страны. Кроме того, академия соединяла в себе функции обучения и научного исследования, имея в своём составе гимназию и университет. Официальное открытие этого учреждения состоялось двадцать седьмого декабря 1725 года в Санкт-Петербурге. Изначально академия состояла из трёх отделений (классов):

· красноречие, древности, история, право;

· физика, анатомия, химия, ботаника;

· математика, астрономия с географией и навигацией, механика.

В штат Академии наук входило одиннадцать профессоров, а также несколько адъютантов. Также в качестве второй творческой силы выступали отечественные самоучки-историки, самые талантливые из которых смогли сформировать первые обобщающие исторические русские труды, которые заложили фундамент общих представлений об историческом прошлом нашей страны (особенно о её раннем периоде). Среди приглашённых иностранных учёных самую большую роль в становлении российской исторической науки сыграл Г. З. Байер и Г. Миллер. В число наибольших заслуг можно отнести следующие:

· распространение и привнесение в Россию господствовавшего в Европе рационалистического взгляда на историю, благодаря чему ускорилось усвоение данного взгляда российскими авторами;

· применение передовых для того времени приёмов и методов работы с разными источниками, а также их критики и принципов построения практических исследований. Так сказать, обучение «азам профессионализма».

· Организация целенаправленной деятельности по публикации, научной обработке, систематизации и поиску источников по русской истории, особенно по её древнему периоду. Именно их усилиями и начинается введение в научный оборот и процесс летописей и актов, в том числе и Изначальной русской летописи, которая стала позже известной под названием «Повесть временных лет».

· Проведение определённых оригинальных исследований по частным историческим сюжетам.

· Распространение на территории Европы достоверных исторических знаний. Особенно большая заслуга в этом А. Шлецера, который стал по возвращении в Германию одним из формирователей так называемой немецкой школы русистики.

Родился в семье художника. Окончил в Кенигсберге классическую гимназию, где овладел греческим, латинским и древнееврейским языками. В 1710, когда ему было шестнадцать лет, поступил в Кенигсбергский университет. В сфере его интересов оказались античность, история церкви и восточные языки.

В 1715-1717 гг. продолжил свое образование в Берлине и Галле, затем в Лейпциге; где получил свои первые ученые степени: в 1716 стал бакалавром, в 1717 - магистром. По возвращении в Кенигсберг Байер получил место библиотекаря в Альтштадтской городской библиотеке (1718), затем последовательно - места конректора и проректора в Кенигсбергской кафедральной школе (1720-1721). В школе преподавал классические языки и литературу. Тогда же Байер заинтересовался древней историей родного прибалтийского края (в особенности Пруссии и Тевтонского ордена), но не оставлял и классическую филологию. Так, он задумал осуществить новое издание греческих ораторов и в рамках этого плана приступил к подготовке издания речей первых мастеров аттического красноречия Антифонта и Андокида , однако эта работа осталась незаконченной.

В конце 1725 Байер, уже пользовавшийся известностью в научных кругах в Германии, получил приглашение поступить на русскую службу во вновь открывавшуюся в Петербурге Академию наук. Уже в феврале 1726 он прибыл в Петербург, где занял кафедру древностей и восточных языков в Петербургской академиии наук. С этого времени его научная деятельность был неразрывно связана с русской Академией. Крупный ученый, объединявший в своем лице одновременно филолога и лингвиста, историка и археолога, Байер был неутомимым тружеником: за период пребывания в России он написал несколько больших книг и множество статей на самые разнообразные темы. Главными предметами его научных занятий в России были восточные языки, особенно китайский, а также древнейшая русская история и античность.

Байер был основателем русского востоковедения, им были составлены китайские грамматика и словарь, изданные в 1730 в Санкт-Петербурге в составе двухтомного «Китайского музея» (Museum Sinicum).

Русской историей Байер занимался отчасти из естественной научной любознательности, отчасти в силу своего положения; в тот период он являлся единственным представителем историко-филологической науки в русской Академии. Однако за 12 лет своего пребывания в России Байер так и не смог овладеть русским языком, и, не чувствуя себя достаточно подготовленным к такого рода занятиям, ограничивался такими сюжетами древнерусской истории, по которым имелись доступные ему античные, византийские или скандинавские источники. В условиях становления исторической науки Байер обратился к самым истокам русской истории, к периоду зарождения древнерусского государства, так выпукло представленной как в русской летописной (Байер использовал специально сделанные для него переводы русских источников), так и в византийской традиции. Слишком прямолинейная интерпретация этой традиции привела Байера к выводу о решающей роли варягов , или норманнов скандинавского происхождения, в возникновении Русского государства. Это была первая, во многом неверная, научная концепция начала русской истории, так называемая норманнская теория , положившая начало дальнейшим исследованиям в области начального периода русской государственности. Германо-скандинавский акцент этой теории привел очень скоро к острой, не затухающей и по сию пору полемике, в которой крупнейшие представители русской итсторической науки (начиная с М. В. Ломоносова и кончая М. Н. Тихомировым) сумели доказать несостоятельность байеровской теории. Тем не менее заслугой Байера является подборка византийских и западноевропейских свидетельств о древнерусском государстве.

Исследования Байера в области античной истории были посвящены, как правило, темным и еще не изученным вопросам исторической географии, этногенеза и хронологии. Работы такого рода как бы расчищали дорогу для последующего исследования политической и социальной истории древнего мира. Вместе с тем каждый раз по соответствующему сюжету они предлагали исчерпывающую (на тот момент) подборку источников, свидетельств литературной традиции и дополняющих ее археологических и нумизматических данных, а также первичный, подчас весьма глубокий их анализ.

Работы Байера по антиковедению можно разделить на три группы. Первая группа, связанная с интересом ученого к древней истории Китая, Индии и других стран Востока, представлена двумя большими сочинениями: одно из них посвящено истории города Эдессы (в северной Месопотамии) в античное и средневековое время, другое - Греко-бактрийскому царству. Во вторую группу входят работы, имеющие известное отношение к древнейшему периоду русской истории. Это, прежде всего, серия статей, посвященных скифам, киммерийцам , гипербореям ; Байер был первым исследователем, который всерьез занялся изучением истории Северного Причерноморья. Им была произведена подборка и сопоставление важнейших высказываний о Скифии, содержащихся у древних авторов - от Ономакрита и Эсхила до Клавдия Птолемея и других писателей поздней античности. При этом особенно много места он уделил анализу сообщений Геродота , до сих пор являющегося важнейшим источником по истории Северного Причерноморья. Однако, конкретные исторические выводы Байера сейчас представляются устаревшими (в частности, он считал, что скифы были близки к финнам и эстам, а их родиной он называл Армению). К статьям о скифах примыкают два других сочинения Байера, создание которых было обусловлено, по-видимому, не только научными интересами исследователя, но и политическими требованиями времени. Это, во-первых, статья об остатках древних укреплений на Кавказе, с которыми русские столкнулись во время Персидского похода Петра I (1722). В своей статье Байер показывает, что укрепления, остатки которых прослеживаются в районе Дербента, были возведены иранским (сасанидским) правителем Хосровом I Ануширваном (531-579). Второе сочинение посвящено истории Азова, борьба за обладание которым стала со времени Азовских походов Петра (1695-1696) важным моментом в стремлениях России утвердиться на берегах Черного моря. Написанное по-немецки, это сочинение было сразу же переведено на русский язык И.-К. Таубертом и издано в Петербурге отдельной книгой под названием «Краткое описание случаев, касающихся Азова от создания сего города до возвращения оного под Российскую державу» (1734). Изложение открывается обстоятельной историко-географической характеристикой земель в низовьях Дона в античную эпоху, в частности, подробно рассказывается об освоении греками устья Танаиса (Дона) и судьбах одноименного поселения, предшественника современного Азова. Автор использует все имевшиеся тогда в распоряжении ученых материалы, сообщения античных, византийских и восточных писателей.

Третью группу работ Байера, связанных с античностью, составляют статьи, создание которых было продиктовано непосредственным интересом к классической древности (два труда об Ахейском союзе, крупнейшем федеративном объединении, существовавшем в Греции в эллинистическую эпоху в III - II вв. до н. э. Остальные работы, относящиеся к этой группе, носят более частный характер. Среди них: работа, посвященная малоизвестному римскому поэту Вестрицию Спуринне, заметки об античных монетах, статья об Антиох Кантемир слушал лекции Байера в Академии наук и на всю жизнь сохранил чувства глубокой признательности и уважения к ученому. Байер составил большое жизнеописание деда Антиоха, владетельного молдавского князя Константина Кантемира («История о жизни и делах кн. Константина Кантемира», Москва, 1783, вместе с латинским оригиналом).

В Академии наук Байер последовательно отстаивал права и интересы ученой корпорации, что привело его к конфликту с всесильным правителем Академии И. Д. Шумахером. В результате Байер подал в отставку (1737). Он намеревался вернуться на родину, в Кенигсберг, но заболел и умер от горячки в Петербурге 10 февраля 1738.

Работы Байера печатались в специальных изданиях Академии на латинском языке, в первых одиннадцати томах «Записок Академии» помещены переводы некоторых сочинений Байера.

Рассмотрение вопроса в его историческом развитии часто бывает лучшей критикой. Иные научные теории имеют вид преуспевающего дельца с тёмным прошлым, в которое нелишне заглянуть, прежде чем вести с таким человеком какие-либо дела. Кем сказано первое слово норманнской теории, хорошо известно. Конечно, не тем киево-печерским монахом, которого мы привыкли называть Нестором (для его уха было привычнее - Нестер) и который с легкой руки В.О.Ключевского часто именуется первым норманнистом [Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М., 1989. Т. VII, с. 146].

Летописный рассказ о призвании князей ни одной своей строкой, ни одним словом не дает повода для отождествления рюриковой «руси» со скандинавами. Напротив, в этом знаменитом отрывке «русь» ясно и недвусмысленно отделена от всех скандинавских народов в особый этнос: «идоша за море к варягомъ — к руси: сице бо звахуть ты варягы «русь», яко се друзии зовутся «свее», друзии же «урмани», «англяне», инии «готе»; тако и си » (Ипатьевская летопись). То есть: «И пошли за море к варягам, к руси. Ибо те варяги назывались русью, как другие [народы] называются шведы, а иные норманны и англы, а ещё иные готландцы, — так и эти [звались русью] ...».

Что касается «варягов», то с ними произошло то же самое, что и с этническими терминами античной литературы, такими как «скифы», «германцы» и др. С течением времени первоначальное этническое содержание термина «варяг» поменялось на другое, соответствующее реалиям позднего Средневековья, однако его географическая привязка к определенному региону осталась в неприкосновенности.

Уже люди Удельной и Московской Руси не без труда понимали летописный рассказ о начале Русской земли. Но если для них и не было совершенно ясным, кто такие варяги, то на каком берегу Балтийского моря следует искать пресловутую варяжскую русь, они знали превосходно. «Поморие Варязское », по их представлениям, находилось отнюдь не на шведском побережье, а «у Старого града за Кгданском », как сообщает приписка начала XIV в. в Ермолаевской летописи, - то есть к западу от современного Гданьска (Данцига), в бывшем славянском Поморье, за два столетия перед тем колонизованном немцами.

Никаких сомнений на этот счет не возникало и в Московский период. Иван IV Грозный в одном своем послании к шведскому королю Юхану III писал: «...в прежних хрониках и летописях писано, что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги - немцы.. .» (то есть жители южного берега Балтики). В официальной царской родословной Рюрик числился владетелем древней Пруссии.

Побывавший в Москве в 1540-х гг. австрийский посол Сигизмунд Герберштейн, уроженец славянской Каринтии, поразмыслив над тем, что услышал о происхождении династии Рюриковичей от русских людей, изложил свое, особое мнение, которое, впрочем, принципиально не отличалось от официального. Он указал на то, что «славнейший некогда город и область вандалов, Вагрия, была погранична с Любеком и Голштинским герцогством, и то море, которое называется Балтийским, получило, по мнению некоторых, название от этой Вагрии… и доселе еще удерживает у русских это название, именуясь Варецкое море, то есть Варяжское море ». Затем, напомнив, что «сверх того, вандалы в то же время были могущественны, употребляли, наконец, русский язык и имели русские обычаи и религию », Герберштейн заключил: «На основании всего этого мне представляется, что русские вызвали своих князей скорее из вагрийцев, или варягов, чем вручили власть иностранцам, разнящимся с ними верою, обычаями и языком ».

Непонимание пришло позднее вместе со всеобъемлющим кризисом русского духа - как побочный эффект приёма в больших дозах европейской учености.

Проблемы русской истории и русской историографии, разумеется, не могли пройти мимо внимания человека, который, по выражению А.С.Пушкина, сам был всемирной историей. Петр I непременно желал иметь полноценную «Историю России», соответствовавшую современному уровню научного знания. За ее составление поочередно было засажены несколько русских книжников. Однако дело как-то не заладилось - задача оказалась не по плечу отечественным Геродотам и Фукидидам, чьи умственные способности их недальний потомок описал одной выразительной строкой: «Уме недозрелый, плод недолгой науки» (А.Д.Кантемир. Сатира I; На хулящих учение; К уму своему). В конце концов, царю пришлось обратиться за русской историей туда же, куда он привык обращаться за всем прочим, - в Европу. За год до смерти, 28 февраля 1724 г., Петр I подписал указ, гласивший: «Учинить академию, в которой учились бы языкам, так же прочим наукам и знатным художествам и переводили бы книги». Во главе нового учреждения был поставлен царский врач Блюментрост.

Академиков (как, впрочем, и студентов) выписали из Германии. В числе заграничных ученых мужей, уехавших на край света, чтобы содействовать делу просвещения московитских варваров, был тридцатилетний преподаватель классических древностей в Кенигсбергском университете Готлиб Зигфрид Байер.

Г.З.Байер

Блюментрост предлагал ему кафедру истории, но Байер выбрал то, что было ему ближе - классическую филологию и восточные языки. Изучению последних он предавался у себя на родине с излишне пылкой страстью, отчего едва не повредился в рассудке, приобретя вместе с необыкновенной эрудицией нервные припадки, сомнительный дар ясновидения и беспричинную тоску. Поездка в Петербург была предпринята им отчасти в лечебных целях, дабы посредством смены впечатлений вернуть здоровое и бодрое состояние духа. Поначалу Байер приналег на китайский язык, но мало-помалу увлекся русскими древностями. Правда, этот любитель Востока почему-то ни за что не хотел изучать русский язык. Впрочем, и немецким он пользовался неохотно, предпочитая ему бессмертную латынь - международный язык науки того времени. Байер признавался, что даже думал не на родном, а на латинском языке. Ученые записки Академии наук («Комментарии») издавались на латыни; Байер взялся вести в них исторический отдел.

Предметом его занятий стали иностранные источники по древней истории России. Этот выбор объяснялся тогдашним состоянием исторической науки и положением самого Байера. К началу XVIII столетия филология сделала значительные успехи и уже начала высокомерно диктовать свои выводы историографии. Русской историографии, чтобы стать полноценным научным знанием, действительно недоставало критики источников, и Байер чутко уловил эту потребность. Будучи профессиональным ученым, то есть имея казенную квартиру и 600 рублей жалованья, Байер не особенно нуждался в читающей публике и мог позволить себе заняться черновой исторической работой - критикой слов. Древнерусские письменные памятники были для него малодоступны, но, слава Богу, существовали источники греко-латинские, немецкие и скандинавские, изучение которых для иностранца было легче всего. В эту сторону и направил свои усилия неутомимый преподаватель классических языков.

Необыкновенная масса познаний позволила Байеру компетентно осветить самые разнообразные вопросы. Он писал и об исторической географии России и о древних жилищах скифов. Но в русской историографии Байер остался только как автор диссертации «De varagis» (в русском переводе 1767 года - «О варягах»).

Происхождение термина «варяги» было изучено Байером только в связи с призванием Рюрика. «От начала руссы, или россияны владетелей варягов имели, - начинает свой рассказ Байер. - Выгнавши ж оных, Гостомысл, от славянского поколенья, правил владением...». В его княжение русский народ опять сделался от «междоусобных мятежей ослабевшим, и от силы варягов утесненным». Тогда «по его совету россияне владетельский дом от варягов опять возвратили, то есть: Рурика и братьев».

Байер не согласился ни с русским сказанием XVI в. о призвании Рюрика из Пруссии, которое Иван IV почитал за неоспоримую истину, ни с мнением Сигизмунда Герберштейна, считавшего, что варяги произошли от славянского племени вагров, средневековых насельников Шлезвиг-Голштинии. Нет, утверждал он, варяги были не племенем, не народом, а воинами благородного происхождения из Скандинавии и Дании, которые нанимались на службу к русским князьям. В доказательство своих слов он привёл сообщение Бертинских анналов под 839 г., где послы народа «рос» названы «свеонами» (в толковании Байера «шведами»)*, и свидетельство императора Константина Багрянородного о том, что росы, служившие в византийском флоте, были «франками» (то есть варягами, поправляет императора Байер)**.

* Между тем в Бертинских анналах термин Sueones употреблен лишь однажды, в отрыке о "русских" послах; в остальных случаях, говоря о северных народах Европы, анналист из массы безликих «норманнов» выделяет одних «данов». Это полностью соответствует этнической терминологии авторов IX в., что явствует из сообщения современника Бертинского анналиста, видного деятеля эпохи Каролингов Эйнхарда (ок. 770 - 840): «Северное побережье [Балтийского моря] и все прилегающие к нему острова занимают даны и свеоны, которых вместе мы именуем Нортманнами… » (на эту особенность именно франкских хронистов указывает и Адам Бременский: «Данов, свеонов и прочие племена, которые обитают за Данией, франкские историки всех именуют нортманнами »). Присутствие на «северном побережье» данов не позволяет видеть в нем берега Швеции. Очевидно, что Бертинские анналы и Эйнхард в своих сообщениях о «свеонах» опирались на Тацита, по словам которого «общины свионов обитают среди самого Океана [Балтийского моря ]», то есть опять же на островах. Впоследствии книжный этноним «свеоны», первоначально использовавшийся для обозначения «островных народов» Балтики, был распространен и на Швецию.

**Как в своё время справедливо заметил С.Гедеонов, если ученый франк X в., пожалуй, и мог похвалиться происхождением от норманнов (на основании ученого мнения того времени о происхождении германцев из Скандинавии, в чем был уверен, например, Иордан), то обратная генеалогия - выискивание франкских корней норманнов - совершенно немыслима. Нигде и никогда викинги не называли себя людьми из рода франков. Что касается византийцев, современников Константина Багрянородного, то они имели очень смутные представления о Северной Европе: Британию X в. знали по космографиям IV столетия, а о Скандинавии и скандинавах вообще не имели понятия.

Исчерпав этим собственно исторические свидетельства, Байер далее упирает на чисто филологические подтверждения своей гипотезы. Сравнив имена первых русских князей и их дружинников с именами героев северных саг, он обнаружил их сходство и пришел к выводу, что все они - скандинавские; даже в имени «Святослав» кёнигсбергский ясновидец узрел скандинавскую основу sven («свен»), сославшись на форму «Сфендослав» в сочинениях византийский писателей*. В одном «Синеусе» было столько неистребимо славянского, что Байер, как ни бился, не смог его оваряжить (это сделали последующие норманнисты).

* Современные исследования показывают, что на деле всё обстояло совершенно наоборот - шведы заимствовали славянские имена на "Свят". Л.Грот пишет, что «имя князя Святополка заимствовалось шведами в форме “Svantepolk” и в таком виде просуществовало до XVI в. Еще отец знаменитого регента Сванте Стура (1504-1512) носил имя Свантеполк, сам же регент получил имя уже в укороченном виде и стал зваться “Сванте”. Так оно и вошло в шведские именословы, так используется и в наши дни»» [Грот Л. Мифические и реальные шведы на Севере России: взгляд из шведской истории. В кн.: Шведы и Русский Север: историко-культурные связи. Киров, 1997.154 - 157].

Само слово «варяг» Байер объяснил из эстонского varas - «разбойник» и сопоставил его с русским «вор». Тут, вспомнив, что он пишет все это, сидя не в Кёнигсберге, а в Петербурге, Байер поспешил успокоить русское самолюбие, уверив, что разбои в те далекие времена не были «бесчестным делом». Затем он быстро облагородил скандинавских разбойников, указав на то, что в сагах наряду со словом «викинг» встречается слово vaeringiar - наемные стражи, телохранители. Следовательно, варяги - это, собственно, гвардейцы. В Византии они охраняли императоров, и греки называли их варангами. Так на Руси и появилось слово «варяг», прилагавшееся ко всем выходцам из заморья. Таково было первое слово норманнизма. Как видим, оно имело мало общего с рассказом Нестора. Да и немудрено, ведь Байер его попросту не читал. В оправдание немецкого варяговеда надо сказать, что в то время даже русские книжники имели довольно смутное представление о «Повести временных лет»*. Древнейшие ее списки - Лаврентьевский и Ипатьевский - еще не были найдены. Байер ознакомился с фрагментами летописи при помощи своего коллеги Иоганна Вернера Пауза по так называемому Кёнигсбергскому списку (обнаруженному в Кёнигсберге и скопированному по заказу Петра I) - рукописи конца XV в., которую Байер принял за документ XI столетия (Кёнигсбергский летописный список носит название: «Повесть временных лет черноризца Феодосьева монастыря». Пауз при переводе превратил черноризца Феодосьева (то есть Киево-Печерского) монастыря в его основателя Феодосия Печерского. Благодаря этой грубой переводческой ошибке, Байер посчитал автором «Повести» самого преподобного). При этом он понятия не имел, что даже в этом сравнительно древнем списке ни словом не упоминается Гостомысл, взятый Байером из Киевского Синопсиса, и что Синопсис - не летопись, то есть не источник. Кроме того, со стороны немецкого филолога было непростительным промахом критиковать сведения древнерусских памятников, не уяснив себе прежде, с чем он имеет дело: с действительным фактом, народным преданием или ученой теорией русского книжника.

* В 1734 г. Петербургская Академия обратилась в Сенат за разрешением издать полное собрание русских летописей. Сенат передал дело в Синод, который, поразмыслив, объявил, что «это только нанесет ущерб казенному капиталу, так как летописи полны лжи, и кто прочитает первый том, не купит уже второго». XVIII век, напомню, именовал себя веком Просвещения. Впрочем, научного издания русских летописей с полноценным комментарием не существует до сих пор.

Так обнаружил себя первородный грех норманнизма - непрофессионализм, неумение обращаться с источниками, то есть правильно их читать.

Что касается вывода Байера о скандинавском происхождении Рюрика, то его исчерпывающе объясняют два обстоятельства: Байер был немец и жил в Петербурге первой трети XVIII столетия. Немецкие историки и философы тогда уже начали негромко поговаривать о превосходстве нордической расы; с присущей им дотошностью они перерыли сочинения античных и раннесредневековых писателей, отыскивая в них доказательства исторических заслуг германцев в создании современной Европы. Естественно, Байер не был чужд такому взгляду на историческую роль своего народа. К тому же в его время в исторической науке был чрезвычайно распространен метод аналогии, когда темные факты старины истолковывались применительно к однородным им современным или недавним явлениям.

Читая о молодцах-варягах, призванных исправить русское нестроение, и оглядываясь по сторонам, Байер невольно приходил к мысли о достоверности этой истории. Ведь с тех пор ничего не изменилось: русские по-прежнему не способны сами управиться со своими делами и зовут на помощь современных варягов - инженеров, офицеров, врачей, администраторов, ученых, даже царей и цариц, причем опять-таки обращаются не к кому-нибудь, а к германским народам, извечным носителям цивилизации и порядка. Значит, и в IX в. русские призвали скандинавов; не могли же они, в самом деле, искать князей на другом побережье Балтики, у поморских славян, таких же бестолочей, которым история уготовила благодетельное приобщение к германской культуре.
Словом, сама русская жизнь давала повод Байеру для подобных сопоставлений - воодушевляющих для одних, грустных для других.

В 1738 г., недовольный порядками в Академии, Байер засобирался в обратный путь; смерть помешала его возвращению на родину. Выметать из русской избы занесенный им научный сор пришлось не одному поколению русских историков.