| 24.06.2014 в 15:56

ПУТЬ ГЕНЕРАЛА ЛЕБЕДЯ. ГЕРОЙ ИЛИ ПРЕДАТЕЛЬ? Часть 1-я

Почти двенадцать лет назад генерал Александр Иванович Лебедь в последний раз заставил Россию говорить о себе. «Сильная фигура в патовой позиции», как обозначали аналитики его место на шахматной доске российской политики, давно больше никого не беспокоит.
В обычной копилке газетных ярлыков, на самом дне, лежат два стёртых медяка: слова «яркий» и «противоречивый». Слова эти удобны тем, что легко приложимы и к хорошим, и к плохим персонажам. Как правило, их используют, когда сказать о человеке что-то надо, а что говорить - непонятно. С одной стороны, слова-то, в общем, хорошие - хотя бы потому, что всё яркое и противоречивое интересно. С другой - это те самые «слова добрые», которые не стыдно сказать и про злейшего врага.
Вот Ельцин, яркий и противоречивый, этого у него не отнимешь. И Березовский - тоже яркий, и, чёрт бы его побрал, противоречивый, ведь правда же! И Чубайс: хоть и гад, а в серости и посредственности его обвинить как-то язык не поворачивается.
Генерал Лебедь был, пожалуй, самым ярким и самым противоречивым политиком своего времени. Это за ним признавали и друзья, и враги.

ДЕТСТВО, ОТРОЧЕСТВО, ЮНОСТЬ
Александр Иванович Лебедь родился 20 апреля 1952 года, в городе Новочеркасске, в рабочей семье. Надо сказать, что Новочеркасск некогда был столицей Всевеликого Войска Донского. Переживший раскулачивание, расказачивание, униженный до положения райцентра, и изрядно обедневший, город по традиции уважал военных, но не очень-то любил советскую власть. Перед которой умудрился провиниться сполна: в июне 1962 года в городе начались забастовки и демонстрации трудящихся, возмущённых майским повышением цен на еду и товары первой необходимости.
Возможно, при другом раскладе всё и обошлось бы: к недовольству пролетариата власти всё же прислушивались. Известна, например, история с одесскими докерами, отказавшимися грузить отсутствовавшее в самой Одессе продовольствие на корабли для кубинских товарищей: «политическое руководство» сдало назад, отправив груз в городские магазины. Но в Новочеркасске дело приняло слишком массовый оборот: горожане слишком уж бурно поддержали забастовщиков. Некстати вспомнив о своих старых прегрешениях против казачьей столицы, «софья власьевна» перепугалась не на шутку: в город были введены войска Северо-Кавказского военного округа, и дело кончилось стрельбой.
Второго июня 1962 года десятилетний Саша вместе с братом Алёшей сидел, болтая ногами, на старой шелковице, когда с городской площади послышались звуки выстрелов и крики (к счастью, бабушка загнала пацана домой). Сейчас считается, что в ходе разгона демонстрации погибло около тридцати человек. Но тогда ходили слухи о сотнях и тысячах погибших - а, главное, сам факт, что армия может стрелять в народ, казался диким и возмутительным, этаким образцово-показательным «преступлением режима».
В те вегетарианские времена никто и вообразить не мог, что через несколько десятилетий устроенная демократическими властями бойня в центре Москвы не вызовет даже значительного удивления… А маленький Саша даже и не подозревал, что через не столь уж большое время ему самому придётся влезть в шкуру «стреляющего в народ» - и что этот самый народ может оказаться не таким уж белым и пушистым.
Есть ещё смешная проблема с национальностью генерала. Его отец был украинцем, - и, похоже, старался этого не забывать. Мать, однако, была русской. В результате оба сына были «записаны» в разные народы: Александра определили в русские, его брата Алексея - в украинцы.
Впоследствии, когда национальный вопрос воспалился «по самое небалуйся», Лебедю время от времени напоминали об этом. Генерал отвечал в своём стиле: «значит, буду в Киеве в президенты баллотироваться - хохлы в пику москалям меня точно изберут».
Надо ещё сказать, что отец не был в восторге от амбиций сына, с детства мечтавшего о военной карьере. Что и неудивительно: Иван Андреевич Лебедь, посаженный в тридцать седьмом за два опоздания на работу, потом загремевший из лагеря в штрафбат, штурмовавший линию Маннергейма, а потом прошедший всю Отечественную и демобилизованный в сорок седьмом, не имел никаких оснований любить армию, и её основное занятие - войну.
Впоследствии Александр Лебедь очень гордился лаврами миротворца - даже тогда, когда миротворчество оборачивалось пораженчеством.
С военной карьерой у Александра сначала не заладилось. Из-за перебитого носа и некондиционного роста его два раза заворачивала медкомиссия Качинского летного училища и один раз - Армавирского авиационного. В промежутках между попытками поступления Лебедь работал шлифовщиком на заводе, потом грузчиком. Наконец, летом семидесятого он зачислен в Рязанское воздушно-десантное командное училище: видимо, требования к здоровью будущих десантников оказались не столь суровыми.
В военном училище он быстро становится одним из лучших. В семьдесят втором он, как полагается, вступает в КПСС. Вряд ли он сам придавал этому какое-то значение. Более существенным обстоятельством оказалось знакомство с Павлом Грачёвым, случившимся вскорости по окончанию учёбы: Лебедя оставили служить при училище, и до восемьдесят первого года Грачёв был его непосредственным начальником (Лебедь был старшим сержантом при лейтенанте Грачёве, и лейтенантом при старшем лейтенанте).
Через некоторое время молодого талантливого офицера отправляют на настоящую войну, в Афган, в состав «ограниченного контингента», командовать 1-м батальоном 345-го парашютно-десантного полка. К тому времени его брат Алексей уже два года как командовал разведротой.

АФГАНСКИЙ ЭПИЗОД
Впоследствии Лебедь, вспоминая об афганском эпизоде, всё время воспроизводил одну и ту же схему: ругательски ругая «политическую очумелость» кремлёвского руководства, отправившего людей воевать на «непонятную войну», он в то же время подчёркнуто воздавал должное своим собратьям по оружию. Журналисты приписывали ему фразу - «наши героические солдаты честно вели позорную и преступную войну с афганским народом».
Вряд ли Лебедь говорил что-нибудь подобное на самом деле - но общий смысл его высказываний на афганскую тему был именно таков. Он и в самом деле не видел смысла в этой войне - как и многие другие её участники. Однако, отчасти он был ей благодарен: именно в Афгане Лебедь впервые проявил себя как командир.
Командование - вещь, в каком-то смысле, мистическая, зависящая от той трудноопределимой способности, которую называют «харизмой». Она не имеет ничего общего со способностью принимать «правильные и справедливые решения». Тут другое: если командир настоящий, от Бога, то любые его решения (в том числе и ошибочные, а то и неисполнимые) кажутся подчинённым правильными и справедливыми. А поскольку они выполняются с большим энтузиазмом, чем самые что ни на есть рассчитанные по науке ходы, то очень часто они и оказываются правильными.
Лебедь был «неправильным», но популярным командиром: у него была эта способность «зажечь людей», и понимание важности красивого жеста. По одной из легенд, Лебедь, разбираясь в каком-то безобразии, вызвал к себе виновников и предложил им на выбор уголовное дело или один удар по морде. Все выбрали удар по морде, после чего выяснилось: удар кулака батяни-комбата ломал челюсть на раз… Таких баек про Лебедя ходило множество.
На поле боя Лебедь тоже отличился: он был награждён орденами Красного Знамени и Красной Звезды.
В ту пору, однако, генерал рассматривал Афган прежде всего как очередной этап своей военной карьеры. Через два года он добился приёма в Военную академию имени М. В. Фрунзе, которую окончил с отличием в 1985 году.
Засим последовал стремительный карьерный рост: заместитель командира полка в Рязани, комполка в Костроме, комдивизии в Пскове, и, наконец, командующий знаменитой Тульской воздушно-десантной дивизией. В этом качестве ему впервые пришлось столкнуться с политикой - в Баку и в Тбилиси.

ВЕСНА НАРОДОВ
Здесь он впервые убедился, что времена Новочеркасска безвозвратно прошли. Политическое руководство страны на глазах сдавало позиции, трусило, перекладывало ответственность. Особенно сильное впечатление произвели на Александра Ивановича события в Тбилиси, когда грузинское партийное руководство сначала вызвало армию, а потом открестилось от последствий происходящего.
Сам Лебедь (как, впрочем, и все непосредственные участники тех событий) всегда настаивал на том, что никакого «тбилисского кошмара» в особенности же знаменитой рубки старушек сапёрными лопатками - не было. Имела место банальная попытка защитить административные здания и находящихся в них людей от погрома: на площади вторые сутки шёл бессрочный митинг, и беснующаяся грузинская толпа уже довела себя до нужного градуса озверения.
Подступы к площади были забаррикадированы большегрузными машинами, наполненными щебенкой в кулак величиной. «Мирные демонстранты» забрасывали камнями солдат, которые ничем не могли ответить, кроме поднятых в воздух пресловутых лопаток (бронежилетов у них не было). Попытка же захватить грузовики обернулась давкой: толпа затоптала несколько десятков человек - тут же объявленных героями, убитыми русскими солдатами.
Оказавшийся крайним генерал Родионов, в то время командующий Закавказским военным округом (и, кстати, возражавший против применения войск), был торжественно произведён в убийцы грузинского народа.
Дальнейшее известно. Страна всколыхнулась, потрясённая тбилисской расправой. Вся Грузия (и, разумеется, вся российская демтусовка) рыдала над жертвами русского империализма - например, над безвестной грузинской старушкой, за которой три километра гнался русский десантник, и зарубил её лопатой (об этом писали газеты).
Лебедь, вспоминая о старушке, иронизировал: «Что это была за старушка, которая бежала от солдата три километра? Вопрос второй: что это был за солдат, который не мог на трех километрах старушку догнать? И третий вопрос, самый интересный: они что, по стадиону бегали? На трех километрах не нашлось ни одного мужчины-грузина, чтобы заступить дорогу этому негодяю?»
Но в то время задавать подобные вопросы означало немедленно прослыть людоедом. А Лебедь понял: советская власть безнадёжна и стрелять в её врагов уже поздно. Настало время эффектно зачехлять орудия и заниматься миротворчеством. Приближалась эпоха, когда за невыполнение приказов стали давать ордена и медали, а за предательство повышать в должности. Крокодилова «слезинка ребёнка» прожигала любой бетон.
В январе 1990 дивизия Лебедя вновь была направлена на подавление волнений в Азербайджане. Сам генерал вспоминал об этом так: «задача была одна - разнять насмерть дерущихся дураков и предотвратить массовое кровопролитие и беспорядки». Разумеется, в девяностом это уже было чистой утопией: массового кровопролития жаждали буквально все.
Лебедь, однако, вовремя разобрался в ситуации и принял единственно правильное решение: в выполнении приказов не усердствовать, беречь подчинённых, осторожничать с начальством и стараться не прослыть убийцей какого-нибудь народа - армянского либо азербайджанского. С этой задачей Александр Иванович справился успешно: 17 февраля 1990 ему было присвоено воинское звание «генерал-майор».

СУМЕРКИ СВОБОДЫ
Официальное начало политической карьеры генерала можно отсчитывать с весны девяностого года. «Перестройка» доживала последние месяцы, зато «гласность» была всё ещё популярна. 51-й Тульский парашютно-десантный полк выдвинул генерал-майора Лебедя кандидатом в делегаты XXVIII съезда КПСС. Несмотря на то (а может быть, благодаря тому), что было негласное указание руководства ВДВ избрать другого делегата (генерал-полковника Полевика), Лебедь триумфально победил на выборах, и оказался в рядах депутатского корпуса последнего съезда некогда могущественной Партии.
Здесь же произошёл первый политический скандал с участием генерала. Каким-то образом он получил текст кулуарной беседы Яковлева с делегатами от «Демократической платформы в КПСС», где официальный идеолог партии выступал как отмороженный диссидент. Лебедь никогда не доверял Яковлеву, но того, что «мозг Партии» в кулуарах открыто признавался, что работает на врагов своей страны, его всё-таки проняло.
«То, что говорил Александр Николаевич для всех, существенно отличалось от того, что он говорил для узкого круга избранных», - рассказывал потом Лебедь. И добавлял: «Это был первый ощутимый удар и демонстрация двойной морали. Позже я уже привык и относился к подобным проявлениям достаточно спокойно, но тогда это был удар».
Генерал исписал текст яковлевской речи своими замечаниями. Одно из них он озвучил. Это был знаменитый вопрос: «сколько у вас вообще лиц, Александр Николаевич?»
Тогда же у генерала случился короткий политический роман с анпиловцами - ими он был выдвинут в члены ЦК «полозковской» Коммунистической партии РСФСР. Впрочем, посетив пару пленумов, он понял, что иметь дело с этими товарищами бессмысленно… Отныне генерал - последовательный (хотя и не яростный) антикоммунист.
Что касается участия генерала в так называемой «защите Белого дома», то дело обстояло таким образом. 17 августа 1991 года, уже находясь в отпуске, генерал Лебедь получил от нового командующего ВДВ Павла Грачёва приказ привести Тульскую дивизию в боевую готовность. Утром 18-го задача была уточнена: «силами парашютно-десантного батальона организовать охрану и оборону здания Верховного Совета».
Совершив марш-бросок в Москву и прибыв утром 19-го к Белому дому, Лебедь увидел уже знакомое зрелище: толпу и баррикады. Тот самый народ, стрелять в который себе дороже.
Александр Коржаков провёл Лебедя в здание парламента и сдал его на руки Скокову. Тот провёл генерала к Ельцину, который задал ему вопрос, от кого он, собственно, собирается «охранять и оборонять» здание Белого дома? Поскольку, как вспоминает Лебедь, ему «самому этот вопрос был неясен», он, по его словам, «объяснил уклончиво: «От кого охраняет пост часовой? От любого лица или группы лиц, посягнувшего или посягнувших на целостность поста и личность часового».
Ельцин пресёк колебания генерала простейшим способом: вывел его к народу и представил как командира батальона, перешедшего на сторону восставшего народа. Лебедь промолчал. Несколько позже его вызвал к себе маршал Дмитрий Язов, которому Лебедь заявил, что-де любые силовые действия возле Белого дома «приведут к грандиозному кровопролитию». Этого оказалось достаточно, чтобы путчисты, и без того перепуганные, были окончательно деморализованы, и так и не осмелились отдать приказ о штурме.
Правильное поведение Лебедя было оценено по достоинству: 21 августа президент России Борис Ельцин в своей речи выразил «сердечную признательность генерал-майору Лебедю, который вместе со своими подчиненными не дал путчистам захватить политический центр новой России».
Впоследствии Лебедь очень не любил вспоминать этот эпизод. «Десятый раз повторяю, семнадцатый раз докладываю: ни на чью сторону я не переходил. Я солдат и выполнял приказ», - нервно говорил он. На заседании одной из парламентских комиссий на вопрос о том, взял ли бы он Белый дом, если ГКЧП таки решилось бы на это, генерал твердо ответил: «Взял бы».
И опять же, не будем лукавить. В ту пору прекрасную других вариантов осмысленного поведения не просматривалось: защищать «исторически обречённую» Советскую власть не захотел никто. В том числе и народ. Не надо забывать, что на излёте горбачёвщины, когда в пустых магазинах стояли рядами пакетики с перцем и лавровым листом, всем казалось, что хуже уже ничего быть не может.
То, что ждало Россию в последующие десять лет, тогда никому не приходило на ум, кроме непосредственно заинтересованных - а те предпочитали помалкивать. Генерал же в ту пору ни к каким столикам, за которыми «все дела делаются», допущен не был. Впрочем, через небольшое время он постарался исправить это упущение. Но до того ещё была приднестровская эпопея, которая и принесла генералу первые лавры.

ПОЛКОВНИК ГУСЕВ
Всё начиналось обыкновенно. В Молдавии, как и везде на территории бывшего Союза, шло типовое «национальное возрождение». Русских стали увольнять с денежных работ, грабить и бить - как, впрочем, и везде. Национальные кадры разгромили несколько редакций русских газет, кого-то подожгли, кого-то просто прикончили. В центре Кишинёва был забит до смерти Дима Матюшин, не сумевший ответить на вопрос, заданный по-румынски.

Теперь-то (то есть когда крепкий задний ум получил свое слово) понятно, что генерал с самого начала поставил себя неправильно. Решив, что шапка Мономаха у него в кармане, Лебедь повел себя как наследник престола. В день его назначения был снят с должности министр обороны Павел Грачёв. А вечером брутальный генерал сообщил, что предотвратил попытку «кругов, близких к бывшему министру обороны», организовать «ГКЧП номер три». Сдвинув брови, он рычал, что «любая попытка государственного переворота будет пресечена».

Известно, что разговоры о «готовящемся перевороте» и «спасении Отечества» обычно кончаются тем, что спаситель совершает переворот сам — не дожидаясь, пока это сделают плохие парни. Для этого достаточно вспомнить историю Рима или, если угодно, любого другого государства с длинной историей: подобные эпизоды являются скорее правилом.

Однако Лебедь поторопился. Ельцин, наблюдая прыть преемника, решил, что генералу нужен противовес. Параллельно с Советом Безопасности был создан Совет обороны РФ (кремлёвские остряки тут же добавили «…обороны от Лебедя»), секретарем которого стал предшественник Лебедя на посту помощника Президента по национальной безопасности Батурин.

В ночь на 20 июня произошёл известный инцидент с выносом зеленой наличности в коробке из-под ксерокса. На следующее утро были сняты с должностей А. В. Коржаков, М. И. Барсуков и О. Н. Сосковец. Тут же началась охота на ведьм. Чубайс заявил на пресс-конференции, что «если кому-то из уволенных придет безумная мысль использовать силу, то она будет подавлена одним движением мизинца генерала Лебедя». В дальнейшем Александр Иванович всячески отрицал свою роль в этих событиях, назвав все происходившее «фарсом», а с Коржаковым дружил и сотрудничал.

Впоследствии дух чрезвычайщины и «спасения Отечества» так и витал над Совбезом. Лебедь все время с кем-то ругался, кого-то в чем-то обвинял, кому-то угрожал. Под горячую лапу генерала однажды попали какие-то мормоны — малораспространенная в России, но разрешенная в Америке секта. Американцы возбухли. Генералу пришлось извиняться.

Но самым запоминающимся деянием Лебедя на посту председателя Совбеза был, конечно, знаменитый договор с чеченскими сепаратистами, подписанный в малоизвестном дагестанском селе Хасавюрт.

БРЕСТСКИЙ МИР

Мнение о чеченской войне у генерала было вполне однозначным. Еще в мохнатом девяноста четвертом он назвал ввод войск в республику «дурью и глупостью» и заявил, что военнослужащие 14-й армии «ни при каких обстоятельствах» не будут участвовать в военных действиях в Чечне. На вопрос о возможности перейти в руководство министерства обороны и возглавить операцию на Северном Кавказе Лебедь ответил, что «если разговор идет о выводе российских войск из Чечни, то я готов эту операцию возглавить».

Генерал неизменно восхищался мужеством и стойкостью вайнахского народа, «сражающегося за свою независимость». При этом он со столь же неизменным отвращением высказывался в адрес московских покровителей чеченцев — например, Березовского, которого Лебедь поэтично называл «апофеозом мерзости» и постоянно обвинял в развязывании и финансировании войны. Тот, впрочем, не обиделся. В дальнейшем Александра Ивановича неоднократно обвиняли в сотрудничестве с «Берёзой».

Замечен он был и в более жестких высказываниях. Так, 3 апреля 1996 года Лебедь выступил в «Независимой газете» со статьей «Игры на крови», осуждающей политику властей в Чечне. Лебедь, как обычно, назвал начало войны ошибкой, но при этом осудил переговоры с «бандитом и террористом Дудаевым» как капитулянтство.

«Конечно, надо ликвидировать вдохновителей и организаторов терроризма и персонально — Дудаева, Басаева, Масхадова. Если для мусульманина смерть от рук неверных — счастье, он сразу попадает к Аллаху в Рай, и уж если делать Дудаеву подарок — то только этот», — писал генерал. Тем не менее, с чеченцами у него всегда оставались неплохие отношения.

Странное состояние «полупобеды», когда федеральные войска контролировали большую часть чеченской территории, но конца войне не было видно, всем казалось временным. Незадолго до Хасавюрта Лебедь высказался так: «Существование анклава, население которого всем сердцем ненавидит так называемую собственную страну, презирает ее законы и не платит налоги, — безумие.»

При этом генерал трезво оценивал перспективы «замирения», сводящегося к потоку денежных подачек: «В Чечне уже пропали 7 триллионов рублей, еще 16 должны быть «инвестированы» таким же образом… Чечня должна быть независимой. От российского бюджета.» (Эту максиму не худо бы почаще вспоминать и сейчас.)

Но чисто военное решение вопроса он считал невозможным — из Тбилиси и Тирасполя он вынес твердое убеждение, что «народ победить нельзя», даже если народ кругом неправ.

В интервью французской газете «Фигаро» Лебедь высказывался на эту тему так: «Любой народ, которому объявили войну, поднимается на борьбу и готов воевать 24 часа в сутки. Армия Наполеона была разбита русскими крестьянами, армия Гитлера также проиграла тотальную войну, проиграли ее американцы во Вьетнаме и мы в Афганистане».

Так что успешный штурм Грозного войсками сепаратистов был воспринят Лебедем без особого удивления: происходящее хорошо укладывалось в его представления.

Прежде чем приступить к дальнейшему, следует сказать еще несколько слов «по оргмоменту». Назначенный под давлением Лебедя новый министр обороны, генерал Игорь Родионов, опытный военный с блестящей репутацией, был полностью зависим от секретаря Совбеза, который взял в свои руки решение всех вопросов, включая кадровый. 15 июля тот был назначен председателем комиссии по высшим воинским должностям и высшим специальным званиям.

Поэтому Лебедь мог с полным правом сказать в телевизионном интервью знаменитую фразу: «Должность министра обороны мне не нужна. Я ее уже перерос». При этом сам Александр Иванович армию не баловал вниманием, в том числе и чеченскую ОГВ. Не потому, что не уважал, скорее — считал, что уж что-что, а здесь он все знает.

10 августа 1996 года, это был четвертый день масштабного нахождения сепаратистов в Грозном, генерал Лебедь был назначен полномочным представителем Президента РФ в Чечне.

14 августа был издан еще один указ (неопубликованный), дающий представителю Президента в Чечне дополнительные полномочия, в том числе право давать поручения федеральным органам исполнительной власти по вопросам чеченского урегулирования, а также какие-то права административного плана в отношении чиновников до уровня заместителя министра.

В тот же день Александр Иванович договорился с Масхадовым о прекращении огня. И тогда же был оглашен ультиматум командующего группировкой российских войск генерала Константина Пуликовского, который потребовал от сепаратистов за двое суток очистить город, угрожая бомбардировками и штурмом.

Угроза была не пустая: сепаратисты были уверены, что Пуликовский поднимет войска и, скорее всего, своего добьется. Вся чеченская клака в Москве и на Западе дружно взвыла. Быстро последовала вторая договоренность с Лебедем, о разводе войск и передаче контроля над Грозным неким «совместным патрулям» — а, главное, о том, что штурма не будет. Военная победа чеченцев стала фактом, признанным de jure.

Теперь все зависело от реакции Президента. Какие бы инструкции не давал Лебедю Ельцин, он всегда мог откреститься от них, переложив ответственность на исполнителя. Генерал это прекрасно знал, но, по своему обыкновению, взял все на себя — или грудь в крестах, или голова в кустах. Окрика из Москвы не последовало, и Лебедь распушил перья.

На открытой пресс-конференции, посвященной итогам своей поездки в Чечню, Александр Иванович потребовал от Ельцина снять с должности министра внутренних дел Анатолия Куликова и передать командование группировкой федеральных войск в Чечне ему, Лебедю. Ельцин, верный своей системе «сдержек и противовесов», решил, что генерал зарвался, и Куликова на месте оставил.

31 августа 1996 года Лебедь подписал с Масхадовым в селе Хасавюрт соглашение о прекращении военных действий на территории Чечни. Интересно, что при сём присутствовал (и, видимо, приглядывал за процессом) глава Группы Содействия ОБСЕ в Чеченской Республике Гульдиманн.

ПРИНЦИПЫ
определения основ взаимоотношений
между Российской Федерацией и Чеченской Республикой

1. Соглашение об основах взаимоотношений между Российской Федерацией и Чеченской Республикой, определяемых в соответствии с общепризнанными принципами и нормами международного права, должно быть достигнуто до 31 декабря 2001 года.

2. Не позднее 1 октября 1996 года формируется Объединенная комиссия из представителей органов государственной власти Российской Федерации и Чеченской Республики, задачами которой являются:

— осуществление контроля за исполнением Указа Президента Российской Федерации от 25 июня 1996 года N985 и подготовка предложений по завершению вывода войск;

— подготовка согласованных мероприятий по борьбе с преступностью, терроризмом и проявлениями национальной и религиозной вражды и контроль за их исполнением;

— подготовка предложений по восстановлению валютно-финансовых и бюджетных взаимоотношений;

— подготовка и внесение в правительство Российской Федерации программ восстановления социально-экономического комплекса Чеченской Республики;

— контроль за согласованным взаимодействием органов государственной власти и иных заинтересованных организаций при обеспечении населения продовольствием и медикаментами.

3. Законодательство Чеченской Республики основывается на соблюдении прав человека и гражданина, праве народов на самоопределение, принципах равноправия народов, обеспечения гражданского мира, межнационального согласия и безопасности проживающих на территории Чеченской Республики граждан независимо от национальной принадлежности, вероисповедания и иных различий.

4. Объединенная комиссия завершает свою работу по взаимной договоренности.

Переводя с дипломатического языка на человеческий, Хасавюрт означал фактическое признание Чечни «субъектом международного права» (читай — независимым государством). Это означало капитуляцию России перед Чечней.

Признание этого факта де юре было отложено до 31 декабря 2001 года — видимо, чтобы подсластить пилюлю. Далее шла речь о выводе войск и выплате контрибуции деньгами (это называлось «программами восстановления») и вещами («продовольствие и медикаменты», обеспечиваться которыми чеченцы были намерены за счет побежденных).

Пункт третий был нужен для отмазки от ОБСЕ: чеченцы никогда не скрывали своего творческого отношения к «принципам равноправия народов» и даже не пытались сделать вывод, что считают русских людьми. Однако для просвещенной европейской публики было достаточно вежливого жеста в сторону «равноправия народов», чтобы не обращать внимание на всё остальное.

Понимал ли Лебедь, что делает? Разумеется, да. Осознавал он и то, что навсегда потерял симпатии той среды, из которой вышел — военных. Впоследствии генерал Геннадий Трошев в своих мемуарах суммировал эти настроения так: «Ныне не только мне, но и абсолютному большинству армейских офицеров стыдно, что этот генерал — наш бывший сослуживец. Никто не нанес вреда Вооруженным Силам больше, чем Лебедь.»

Патриотические силы, до последнего верившие, что Лебедь одумается и возглавит «последний поход на Москву», отвернулись от генерала-предателя. Новых же друзей у него не прибавилось: в демлагере все было занято, места для генерала не было…

Так что Лебедь знал, на что идет. И впоследствии никогда не признавал Хасавюрт ошибкой. Лебедь, однако, искренне полагал, что, оформляя капитуляцию России перед головорезами, он спасает государство, дает ему необходимую передышку — как Ленин, подписавший «похабный» Брестский мир.

Генерал был убежден (и не без оснований), что массы разложены и деморализованы. При этом антигосударственная пропагандистская машина работала на таких оборотах и настолько запугала население, что лозунг «мир любой ценой» мог в какой-то момент быть востребован.

Так отчасти и вышло: первый же крупный успех сепаратистов вызвал настоящую массовую истерику. Вопрос был в том, насколько деморализована армия. Лебедь решил, что войска надо выводить срочно, пока не посыпался фронт. То есть, Хасавюрт был типичным «решением полевого хирурга» — пилить ногу, чтобы спасти жизнь. То, что он может ошибиться в диагнозе, генерал не допускал.

Операция, однако, не принесла облегчения — в том числе и военным. Войска начали выводить зимой буквально в чисто поле, на декабрьский снежок с позёмочкой, в неотапливаемые палата — без воды, без тепла, без горячей еды. О моральном состоянии частей лучше было вообще не говорить: российская армия была унижена и опозорена, как никогда в отечественной истории.

В тот момент казалось, что это навсегда. Альфред Кох имел все основания язвить по поводу того, что российские ракеты и самолёты абсолютно никому не страшны: «в случае чего» прилетит один натовский взвод и просто-напросто отберет у русских все опасные игрушки…

Впоследствии Александр Иванович попытается сделать что-то конструктивное на чеченском направлении. В июне 1998 года он, пользуясь своими связями в Ичкерии, организует Миротворческую миссию на Северном Кавказе, занимающуюся в основном вызволением из плена российских солдат. К началу 2001 года на счету миссии было 168 освобожденных. Это была единственная чеченская инициатива генерала, не вызвавшая никакой критики.

«РУССКИЙ ЛЕГИОН»

После Хасавюрта положение Лебедя ухудшилось. Нажив себе врага в лице Анатолия Куликова, Лебедь поссорился и со «своим» Родионовым. Генерал попытался компенсировать это активной работой на публику: съездил в Минск к Лукашенко, отказался от поездки в Страсбург (где Россию собирались в очередной раз таскать мордой по терке за Чечню).

25 сентября Лебедь освободил место в Думе — «в связи с поступлением на государственную службу», после чего поучаствовал в предвыборной компании генерала Коржакова, на это место нацелившегося. 26 сентября он сказал на пресс-конференции: «Коржаков — патриот своей страны, и я не исключаю альянса с ним. Уголовных дел за ним не числится».

Развязка, однако, приближалась. 15 октября 1996 года на слушаниях в Государственной Думе по чеченскому вопросу Лебедь публично назвал Куликова ответственным за сдачу Грозного. В тот же день на военном совете ВДВ он выступил против инициативы министра обороны Родионова по переподчинению частей «крылатой пехоты» командующим военных округов, заявив, что это «граничит с преступлением». Это переполнило чашу терпения Куликова, и он решил сыграть в ту же игру, что и Лебедь в начале своей карьеры — а именно, обвинить того в «подготовке переворота».

16 октября Анатолий Сергеевич публично обвинил Лебедя в стремлении захватить власть вооруженным путем. Оказывается, еще в августе Лебедь направил силовым министрам для обсуждения предложение создать некий «Русский легион» численностью в 50 тысяч человек, с прямым подчинением секретарю Совета Безопасности.

Пресловутый «Легион» должен был заниматься тайными операциями, совершать политические убийства и вообще творить кровавый ужас. Этим планам якобы воспротивились министр обороны Родионов и сам Куликов. Среди обвинений было и то, что «чеченцы обещали Лебедю полторы тысячи боевиков для прихода к власти в Москве».

Разумеется, этому мало кто поверил. Но расчет мудрого Куликова был точен: скандал такого уровня замять уже не представлялось возможным. Ельцин должен был как-то отреагировать. Вариантов было всего два: или отправлять в отставку всех врагов Лебедя (то есть оголить всю верхушку власти), или все же избавиться от слишком прыткого «принца».

Гарант к тому времени стал тяготиться Лебедем: буйный преемник его явно раздражал. 17 октября Александр Иванович был снят с постов секретаря Совета безопасности РФ и помощника по национальной безопасности при Президенте РФ.

Борис Николаевич озвучил и подписал указ о снятии в прямом эфире. Свое решение он мотивировал тем, что Лебедь не научился работать без ссор с другими руководителями, занимается «предвыборной гонкой» за четыре года до выборов, а также участвует в предвыборной кампании в Думу отставленного генерала Коржакова (на эту тему была произнесена знаменитая фраза — «Как тот, понимаешь, такой же, так и этот. Два генерала»).

Лебедь, уходя, пообещал сквитаться с Куликовым «за клевету». В 1997 году состоялись три судебных процесса о защите чести и достоинства по поводу взаимных обвинений. Во всех трех процессах слухи, распускаемые Лебедем и Куликовым друг о друге, были признаны не соответствующими действительности.

В результате Лебедь проиграл рубль, столько же выиграл, а еще проиграл 5 миллионов рублей.

Окончание в следующем номере.

Фото Александра Немёнова.

(кроме Брюсселя)

Нелепая гибель губернатора Красноярского края, генерала Александра Лебедя в ближайшие дни обрастет горой слухов и домыслов. Достоверной информации пока немного, но все, что известно об обстоятельствах вчерашнего ЧП, свидетельствует: это была трагическая случайность.

Вертолет Ми-8, в котором летел Александр Лебедь, вылетел из красноярского аэропорта "Черемшанка" в 7.45 утра по местному времени. На борту был только экипаж, которым командовал, по данным администрации аэропорта, "один из опытнейших пилотов - летчик Ахмеров". "Они отправились в поселок Сосны, где расположена резиденция нашего губернатора, там забрали его и остальных пассажиров и вылетели в Ермаковское", - рассказала корреспонденту "НГ" сотрудница отдела перевозок "Черемшанки": кроме работников краевой администрации, на борту губернаторского вертолета находились также съемочные группы программы новостей "ИКС" Красноярской государственной телерадиокомпании (КГТР), седьмого телеканала и работники нескольких газет Красноярска.

В самом Красноярске, по словам нашей собеседницы, погода была замечательная: "У нас было солнечно, тепло и ясно - никаких препятствий для вылета не было". Забрав в Соснах губернатора и сопровождающих, вертолет Ахмерова направился в сторону станицы Ермаковская: в ее окрестностях недалеко от Буйбинского перевала в этот день должны были открыть горнолыжную трассу.

В это время в районе станицы, по словам ее жителей, валил мокрый снег с дождем и не было видно ничего в радиусе 25 метров. Как сейчас утверждают участники расследования обстоятельств катастрофы, именно погода и стала причиной трагедии. В 10 часов 15 минут по местному времени губернаторский вертолет, снижаясь под снегом, задел лопастями провода ЛЭП и рухнул на землю на 604-м км трассы Красноярск-Кызыл неподалеку от озера Ольское. Жители станицы Ермаковская, рядом с которой упал Ми-8, рассказали корреспонденту "НГ", что пока вертолет летел, ничего особенного не происходило: "Не было ни вспышек, ни хлопков, ни взрыва. Все произошло внезапно, ни с того ни с сего. Мы толком-то и не поняли..."

Как рассказали корреспонденту "НГ" в Управлении ГО и ЧС Республики Хакасия, как только стало известно о случившемся (свидетелями катастрофы были сотрудники ОВД, дежурившие на трассе), к месту аварии направили вертолет "скорой помощи". Именно он должен был доставить находящегося при смерти Александра Лебедя в реанимационное отделение городской больницы Абакана. Местные врачи уже готовили операционную, однако губернатор скончался еще по пути в аэропорт Абакана. "Травмы, полученные Александром Ивановичем в результате катастрофы, были несовместимы с жизнью", - заметили спасатели.

Сразу после известия о случившемся в Красноярске был создан штаб по расследованию причин катастрофы под руководством первого заместителя губернатора края Николая Ашлапова (именно он теперь, согласно Уставу края, будет исполнять обязанности губернатора) и председателя краевого Законодательного собрания Александра Усса. В 16.00 по местному времени они провели пресс-конференцию, на которой были оглашены первые результаты расследования обстоятельств трагедии.

На борту потерпевшего аварию Ми-8 летели 19 человек. Вчера был подтвержден факт гибели восьмерых из них. Открывает перечень жертв катастрофы губернатор Александр Лебедь. Кроме него, в числе погибших - пресс-секретарь губернатора Геннадий Климик, заместитель губернатора по социальным вопросам Надежда Кольба, заместитель председателя краевого спорткомитета Лев Чернов, глава администрации Ермаковского района Василий Роговой, оператор программы "ИКС" Игорь Гореев, оператор седьмого телеканала Станислав Смирнов и журналист "Сегодняшней газеты" Константин Степанов. Все остальные пассажиры, в том числе председатель краевого спорткомитета Геннадий Тоначев, журналистка КГТР Эмма Мамутова и заместитель главного редактора газеты "Красноярский рабочий" Елена Лопатина в тяжелом состоянии были доставлены в реанимацию.

Для расследования обстоятельств гибели Александра Лебедя и других участников полета вчера по распоряжению правительства была создана комиссия под руководством министра МЧС Сергея Шойгу. Вчера же вечером он должен был вылететь в Красноярск, чтобы участвовать в работе следователей на месте ЧП. Кроме того, расследованием катастрофы займется и Межгосударственный авиационный комитет СНГ: его комиссию возглавляет Валерий Черняев.

Свои соболезнования вдове и брату Александра Лебедя, а также родным и близким погибших выразил вчера президент России Владимир Путин, премьер-министр Михаил Касьянов, министр обороны Сергей Иванов, партия "Единая Россия", а также многие политические и военные деятели России и стран СНГ. Как заявил вчера брат Александра Лебедя Алексей, семья погибшего губернатора намерена похоронить его в Москве. Однако пока неизвестно, когда тело генерала будет доставлено сначала в Красноярск, а потом - в столицу.

Взлет и падение Лебедя

В течение трех месяцев мне пришлось восстанавливать организацию буквально из руин. Часть активистов перешла в новое движение Александра Лебедя «Честь и Родина», но костяк соратников остался и ждал моего решения. «Старшие товарищи» разошлись кто куда. Скоков принял удар поражения на себя, что делало ему честь. Генерал переехал ко мне в офис Исполкома КРО на Фрунзенскую набережную и начал там разворачивать избирательный штаб своей президентской кампании. Глазьев заявил, что его интересует наука и коммунисты. Тем не менее, большую часть времени он проводил рядом с Лебедем, готовя ему экономическую программу. Интересно, что таких программ у Лебедя было две. Обе программы - экономические и, причем, прямо противоположного содержания. Что это был за финт ушами, до сих пор не ясно. Возможно, остроумный командарм, часто прикидывавшийся «чайником», считал забавным иметь сразу две экономические программы - одну для либералов, вторую - для коммунистов. В общем, такой «всепогодный политический бомбардировщик». Конечно, Глазьев от этого нервничал, переживал. Он просто плохо знал генерала.

Насколько я понимаю Александра Ивановича (а знал я его достаточно близко), он, будучи кадровым офицером, прошедшим всю кровь 80-х и 90-х годов, в глубине души ненавидел и презирал всех политиков, вне зависимости от цвета их шкуры. Приняв решение стать одним из них, он чувствовал свое огромное преимущество - в опыте, природной смекалке, знании жизни и смерти. Но вместо того, чтобы продемонстрировать свое преимущество в наличии чести и личной порядочности, генерал решил сыграть с политиками в их игры - циничные и изначально проигрышные для любого, кто пришел в политику со стороны.

Весь январь, февраль и первую половину марта 1996 года Лебедь, уже выдвинутый кандидатом в президенты РФ, сидел на Фрунзенской в кабинете напротив меня, все время курил, смотрел на молчавший телефон и приговаривал: «Ничего. Позвонят. Никуда они не денутся». Сначала я плохо понимал, о чем и о ком речь, но вскоре догадался. В начале марта мне позвонил мой бывший однокурсник, работавший в пресс-службе компании «Логоваз», и сообщил, что «Борис Абрамович Березовский приглашает Александра Ивановича Лебедя и Дмитрия Олеговича Рогозина пожаловать на званный обед». «Пойдете?» - на всякий случай переспросил я генерала и по выражению его лица сразу понял, что три месяца он ждал именно этого звонка.

Офис главного кардинала российской политики располагался в двух шагах от метро «Павелецкая». Хозяин задерживался. Нас провели в светлую гостиную, где был накрыт чай. Лебедь заметно нервничал, даже зачем-то заглянул под стол, как будто Березовский мог спрятаться от нас в таком неуютном месте.

Наконец дверь распахнулась, и в гостиную влетел неказистого вида плешивый живчик, одновременно говорящий по двум мобильным телефонам. Отдав мобильники прислуге, он плюхнулся в кресло напротив нас и тут же одарил Лебедя целой порцией изящных политических комплиментов. Генерал, кивнув в мою сторону, сказал Березовскому, что у него нет от меня секретов, достал мундштук и спросил: «Здесь курят?» Казалось, Борис Абрамович был готов любой повод обратить в причину для новых комплиментов. Он сказал, что у него в офисе не курят, но ради такого человека, такой глыбы… и т. д. и т. п. Я понял, что Березовскому Лебедь был нужен в еще большей степени, чем Березовский Лебедю. Генералу, в общем-то, не пришлось и рта открывать, просить чего-либо. Березовский говорил без умолку.

Подойдя в своей речи к теме предстоящих президентских выборов, он остановился, многозначительно посмотрел на командарма, извлек из кожаной папки несколько скрепленных страничек машинописного текста и протянул их Лебедю. Генерал напустил на себя пущей важности (он так делал всегда, когда сильно волновался), сначала раскурил сигарету в мундштуке и только потом небрежно принялся читать. Наступила тишина. Лебедь читал медленно, и пауза в разговоре затянулась.

«Как поживает ваш Конгресс?» - спросил меня Березовский, видимо, решив, что нехорошо молчать так долго. «Готовим погромы в еврейских кварталах», - ответил я с самым серьезным видом. «Очень остроумно, молодой человек. Далеко пойдете!» Березовский с удовольствием продолжил бы наш разговор и дальше, но Лебедь дал понять, что он все прочел и со всем согласен. Насколько я теперь понимаю, генерала познакомили с неким планом проведения выборной кампании, который предполагал оказание ему серьезной финансовой и информационной поддержки в расчете на оттягивание голосов у фаворита выборной гонки - лидера КПРФ Геннадия Зюганова. Цена вопроса - размен голосов миллионов избирателей на «крутую должность» при действующем президенте Ельцине с последующей его заменой.

К моему удивлению, Лебедь, не разжевывая, проглотил этого «троянского коня». На что он рассчитывал? На болезненный вид Ельцина, который, несмотря на перенесенный на ногах инфаркт, продолжал отплясывать на своих агитационных мероприятиях? Конечно, Лебедь не хотел вставать под знамена глубоко не уважаемой им власти. Несмотря на склонность к неожиданным решениям, генерал был умным человеком и тонко чувствовал настроения народа. Рискнуть своей репутацией он был готов лишь на время, но чтоб потом всем стало ясно, как он перехитрил своих врагов.

Думаю, что именно Александр Коржаков и Михаил Барсуков, стоявшие тогда во главе Службы безопасности Президента и ФСБ, убедили его согласиться на предложение возглавить Совет безопасности. Возможно, кто-то из них рассчитывал, что, заняв место у изголовья дряхлеющего президента, они смогут заставить его отказаться от власти в пользу популярного в народе генерала-миротворца.

Лебедь на примере Скокова тоже понимал значение позиции секретаря Совбеза в иерархии ельцинской власти. Он не понимал только одного - Борис Ельцин эту партию играл «белыми» и не собирался ее проигрывать. Выторговав для себя дополнительно должность помощника по национальной безопасности (на что я сказал Лебедю, что «помощники президента президентами не становятся») и гарантию, что с поста министра обороны будет уволен Павел Грачев (Лебедь не мог простить ему свое изгнание из армии), Александр Иванович согласился с предложением Бориса Николаевича. Два гиганта ударили по рукам.

На телевидении сразу замелькали рекламные клипы Лебедя с удачным лозунгом «Есть такой человек, и ты его знаешь!». Генерал съехал с офиса КРО в просторный избирательный штаб в ста метрах от Третьяковской галереи, набрал себе сотни сновавших по коридорам «политических консультантов» и прочих проходимцев. Короче, выборная кампания под руководством «демона» Березовского закипела, забурлила.

Мы стали встречаться все реже и реже. Наверное, я напоминал Лебедю его самого, но только в самом начале пути, - когда денег, команды и связей у него не было, но было страстное желание изменить мир к лучшему. Став «без пяти минут президентом», Александр Иванович не хотел видеть тех, с кем он не мог не быть откровенен. В его душе произошла перемена, и он, видимо, не хотел о ней никому рассказывать.

После первого тура мы встретились еще раз. Он приехал ко мне на Фрунзенскую без особого повода, - так, чтобы просто поговорить, «обсудить последние новости». Чувствовалось, что он совсем запутался. Я решил поменять тему беседы, напомнил Лебедю июньские дни 92-го в Приднестровье. Генерал задумчиво сказал, что для него это были самые счастливые дни в жизни. Тогда он точно знал, что делать, понимал, где свои, а где враги.

Я просил Лебедя только об одном: отказаться от сделки, не звать избирателей голосовать за Ельцина, не брать из его рук должность. Ведь вымажут в грязи, а потом кинут. Лучше громко выйти из этой подлой игры, сказать: «Чума на оба ваши дома!» Пройдет полгода, все переменится, но останется он - генерал Лебедь, отказавшийся от сделки с собственной совестью. И альтернативы ему не будет.

От меня Лебедь уехал в Кремль. До сентября 1996 года, пока он не вернулся из Хасавюрта, мы с ним больше не виделись.

Естественно, все произошло так, как я и говорил. Ельцин по требованию Чубайса, раскрывшего «заговор» Коржакова, Барсукова и «примкнувшего к ним» Олега Сосковца, уволил всех троих. Лебедь во власти остался один. Затем Анатолий Чубайс придумал остроумный ход с созданием параллельного Совету безопасности Совета обороны во главе с Юрием Батуриным. Когда Лебедя осенью 96-го, обвинив в создании при Совбезе «незаконных вооруженных формирований», уволят совсем, то этот Совет обороны за ненужностью упразднят, а универсального господина Батурина переквалифицируют в летчика-космонавта и отправят с глаз долой в околоземное пространство, видимо, в честь юбилея полета в космос собачек Белки и Стрелки.

Так закончился бесславный поход во власть моих «старших товарищей» по Конгрессу русских общин.

В августе генерала заставили заниматься Чечней, справедливо полагая, что там он провалится. Лебедь, оставшись без друзей и советников, решил действовать «по старинке» и применил в Чечне ту же схему, что и в Приднестровье. Только Приднестровье было частью Молдавии, а Чечня - частью России. Можно долго спорить по поводу того, как отразились действия Лебедя в Приднестровье на национальных интересах России, но в Чечне его действия шли прямо вразрез с этими интересами.

«Я предвижу многочисленные нападки как со стороны ура-патриотов, так и со стороны ура-демократов. Я заявляю, что органы внутренних дел определят их адреса, военные комиссариаты их призовут, я создам их них ударные батальоны и предоставлю возможность навоеваться вволю. Возглавят их лихие генералы-политработники, депутаты Государственной Думы. И тот, кто со мной не согласен, не согласен с подписанием этого соглашения, может на меня жаловаться в любые инстанции, до президента и Господа Бога включительно. Война будет прекращена. Те, кто будет этому мешать, будут отстранены» - за нарочитой жесткостью этих слов я увидел неуверенность Лебедя в собственной правоте. Он хотел закончить войну в Чечне любой ценой не потому, что эта война рубила чьи-то жизни, а потому, что ему самому нужно было как можно скорее из нее выбраться. В спешке Лебедь допустил появление в преамбуле Хасавюртовского соглашения совершенно неприемлемых с точки зрения Конституции страны слов: «в соответствии с международным правом стороны договариваются…» Как секретарь Совета безопасности, генерал должен был знать, что международное право регулирует отношения между иностранными государствами, а не субъектом РФ и федеральным центром. Таким образом, сепаратисты в Хасавюрте получили из рук Лебедя не только полный контроль над Чечней, но и официальное признание ее государственной независимости. Секретарь Совета безопасности, несмотря на свои прошлые заслуги перед Родиной, не имел права так распоряжаться суверенитетом России.

Для того чтобы обозначить отличную от Лебедя позицию Конгресса русских общин в отношении Хасавюртовского договора 24 сентября 1996 года я сделал следующее заявление:

«На данном этапе закрепление мирных соглашений может быть достигнуто следующими мерами:

1. Все работы по восстановлению городов Чечни должны быть прекращены, а выделенные средства направлены на адресное возмещение ущерба гражданам, пострадавшим от войны, прежде всего беженцам, потерявшим жилье;

2. Вывести федеральные войска из горных и предгорных районов, где они превратились в мишень для боевиков, за Терек - в Наурский и Шелковской районы. Дислоцировать их там до окончательного определения статуса этих территорий.

3. Объявить город Грозный зоной бедствия, вывести из него все государственные учреждения, назначив для управления временного военного коменданта.

4. Сформировать в Урус-Мартане или Шали временное коалиционное правительство, целью которого является подготовка референдума и выборов с участием всех граждан Российской Федерации, проживавших на территории Чечни до 1991 года. До проведения референдума и выборов общее управление должно осуществляться российской стороной, самоуправление - в зависимости от того, кто на данный момент контролирует тот или иной населенный пункт.

5. Обеспечить полный вывод из кризисных районов всего нечеченского населения и временно обустроить его в социально спокойных регионах России.

6. Вокруг контролируемых мятежниками территорий необходимо провести частичную мобилизацию и создать отряды русского ополчения и казачьи части.

7. Принять государственную программу социальной реабилитации русских беженцев и вынужденных переселенцев из Чечни (выплата им компенсаций, строительство жилья, создание новых рабочих мест и т. п.).

В случае срыва мирного урегулирования чеченского кризиса и продолжения боевых действий против российских вооруженных сил от руководства страны потребуются установление на территории Чечни военного положения, объявление чрезвычайного положения на территории России, обеспечение на этой основе полного разгрома бандитских формирований и преследование их лидеров как военных преступников и изменников.

Главари чеченского мятежа должны быть заблаговременно осведомлены, что ведущиеся с ними переговоры - последние. Они должны знать, что других переговоров не будет. Они должны знать, что их сторонники и сообщники будут выявлены в любой точке России и, по меньшей мере, депортированы в Чечню».

Генерал Лебедь придерживался иной точки зрения и, тем самым, практически полностью порывал с КРО. Он предпочитал вообще не думать о последствиях своих шагов и радоваться миру, который впоследствии для России оказался хуже любой войны.

Разрыв с Лебедем я переживал тяжело. Как сын русского генерала, я верил в офицерскую честь, я ждал прихода русского де Голля и считал Лебедя надеждой патриотического движения. Мне было невыносимо трудно признаться самому себе, что я ошибся. Я решил еще раз все перепроверить, посмотреть на результаты Хасавюрта собственными глазами.

В начале октября 96-го в сопровождении нескольких соратников я снова приехал в Буденновск, чтобы оттуда добраться до Чечни. Спустя год после нападения банды Басаева этот ставропольский город так и не вернулся к нормальной жизни. Его жители по-прежнему оплакивали погибших родных и друзей. Кладбище, которое мы вновь посетили, было завалено цветами и свежими венками.

За пару часов, пока мы находились в гостях у нашего старого друга полковника Николая Ляшенко, мы успели повстречаться с общиной русских беженцев и офицерами вертолетного полка. Зная, что мы этим же днем окажемся в Чечне, женщины из числа беженок, рыдая, совали нам скомканные фотографии своих украденных бандитами и без вести пропавших детей, в основном, девочек. Я не знал, что им ответить. Уверен, что большинства изображенных на фотографиях девочек-подростков уже давно не было в живых, что они были зверски замучены и убиты потерявшими человеческий облик «борцами за свободу», но как об этом скажешь их матерям! Каждая мама до конца, до последней минуты своей жизни будет верить и надеяться, что ее кровиночка жива, что чудом избежала страшной смерти…

До Грозного мы добрались на вертолете. Уже было совсем темно, когда мы, наконец, сели в аэропорту «Северный». Наши войска еще оставались на базе в Ханкале и в военном городке рядом с аэропортом. На взлетной полосе виднелись останки ичкерийской авиации, уничтоженной нашей армией в первые дни штурма Грозного.

Нас провели к военному коменданту. Он очень тепло принял нас, напоил чаем и предложил ночлег. Оставаться на ночь мы отказались. У первого блокпоста на выезде из аэропорта нашу группу уже ждали три «жигуленка» с сопровождавшими чеченцами. Я в шутку называл их «гидами». Это были мрачные с виду боевики, хорошие солдаты и охранники, родом из горного Веденского района Чечни. Они приходились ближайшими родственниками моему приятелю-чеченцу, с которым мы были знакомы еще со студенческой скамьи. Борз-али (так звали моего приятеля) вызвался мне помочь в организации нашей «инспекционной поездки» по мятежной республике и обеспечивал сопровождение и охрану. Его гарантиям я верил больше, чем шапкозакидательским заявлениям российского военного командования, выводящего в соответствии с Хасавюртовским договором воинские части из Чечни.

«Гиды» через охрану комендатуры передали нам записку, в которой просили нас не оставаться на территории части, а, воспользовавшись наступившей на разбитый город ночью, немедленно покинуть окрестности Грозного. Несмотря на резкие протесты коменданта, предлагавшего выделить нам боевую технику и вооруженную охрану, я решил довериться Борз-али и его людям и тихо уехать, не привлекая к себе лишнего внимания. Опыт приднестровской и боснийской войны не прошел даром. На войне надо вести себя скромно, рисковать по делу. Тогда есть шанс выжить.

На крайнем блокпосту, у самой черты города, из бетонного укрытия вылез тощий солдат-первогодка. По всему было видно, что ему, оставленному старшими командирами в этом диком лесу, набитом кровожадными хищниками, было совсем одиноко и страшно. «Дяденька», - обратился он ко мне, - «вы, когда обратно поедете, мигните мне фарами четыре раза, не то я стрелять буду». Он сказал это тихо и твердо, и я понял, что этот с виду салага-мальчишка в случае чего в плен сдаваться не будет. Вот такими вчерашними школьниками и воевала Россия в Чечне с матерыми бандитами и иностранными наемниками. Воевала и, в конечном счете, победила.

В считанные минуты мы пересекли безлюдные развалины Грозного и выехали на проселочную дорогу. Она привела нас в селение Чечен-аул. Там, накоротке перекусив, мы легли спать. Мне предложили диван в гостиной. Два «гида», не раздеваясь, легли тут же на ковре, не выпуская из рук автоматы.

Утром хозяин дома, старик-чеченец показал мне место, откуда во время Кавказской войны его предков обстреливали пушки царского генерала Ермолова. Говорил с гордостью, как будто он сам вел огонь. «Уважают Ермолова в Чечне, - подумал я, - а вот современных ельцинских генералов - презирают».

Весь следующий день мы провели в переговорах в Шали и Новых Атагах. Повсюду я искал следы пленных солдат, пытался уточнить их число и места, где они удерживаются.

Во второй половине дня на встречу к нам пожаловал Мовлади Удугов - «местный Геббельс», как мне его с ухмылкой «отрекомендовал» Борз-али. Его сопровождал некто Иса, который был представлен в качестве «профессора и главного идеолога» ичкерийского режима. Чеченцев сразу потянуло на философию. Они пытались объяснить мне свои взгляды на ислам, войну и перспективы отношений кавказцев с русскими и Россией. Если бы я не знал, что передо мной сидят идеологи людоедской власти Дудаева, то можно было бы, конечно, и пройтись по предложенной повестке дискуссии. Но в данном случае, общаясь с «духовными вождями» Ичкерии, я пытался для себя понять одно - насколько опасны взгляды этих варваров? Может ли дудаевская гангрена развить метастазы за пределами Чечни и Кавказа?

Способны ли эти нелюди-самоучки «подвинуть» традиционный российский ислам, замутить мозги российским мусульманам, сбить с толку тех, с кем мы - русские - жили в мире веками, строили и защищали единую государственность?

Мовлади Удугов в конце разговора признал, что сами лидеры «Ичкерии» были поначалу удивлены массовым предательством со стороны российских высокопоставленных чиновников, которые порой инициативно, в обмен на деньги, сдавали мятежникам ценную информацию и выгодные коммерческие предложения, на выручку от которых боевики приобретали оружие и новую информацию. Такую Россию задирать было не страшно. Другое дело - столкнуться с волей единого русского народа. Но поскольку в Кремле сидел Ельцин, лидеры мятежников такой встречи не опасались: русский медведь спал, все об этом знали и наслаждались свободой грабить и убивать.

Встреча закончилась легкой перепалкой Исы с моим помощником Юрой Майским. «Профессор» недовольно махнул рукой и встал из-за стола. На прощание Удугов как бы мимоходом обронил, что он «удивлен, как в окружении генерала Лебедя, к которому в руководстве Ичкерии относятся с большим уважением, мог оказаться человек с такими взглядами». Я принял эту фразу за комплимент.

Под вечер мы снова собрались в дорогу. Нам предстояло пересечь горную местность и посетить населенные пункты Махкеты и Ведено, - спальные районы басаевских головорезов. Там, в селе Ведено и произошла моя случайная встреча с главарем арабских наемников Хаттабом.

Сопровождавшие нас чеченцы остановили колонну в самом центре этого крупного аула, чтобы забрать какого-то своего человека - проводника на встречу с «президентом» Ичкерии Зелимханом Яндарбиевым. Я вышел из машины, чтобы перекурить, и увидел, как из дома напротив стали выходить странные люди в белых одеждах. На фоне сумерек они больше походили на привидения. Наконец, на пороге дома появился человек в черной одежде. Увидев стоявшие машины, он сразу направился в мою сторону. Я узнал его сразу. Это был Хаттаб - известный международный террорист, религиозный фанатик-ваххабит, через которого шейхи Саудовской Аравии финансировали банды иностранных наемников в Чечне. Лицом он был похож на актера из индийского кино, и только черные бездонные глаза, практически без зрачков, выдавали в нем мрачную душу.

В своей жизни такие же глаза я видел еще только однажды - на переговорах с премьер-министром Италии Сильвио Берлускони. До сих пор не понимаю, как у таких разных людей - профессионального арабского убийцы и экзальтированного итальянского медиа-магната и политика могут быть такие одинаковые черные ледяные глаза. Может у политиков и убийц одинаковый взгляд на мир?

Хаттаб подошел ко мне вплотную и принялся меня рассматривать. Всем своим видом он говорил мне, смотри, мол, я здесь хозяин.

Удивительная вещь: тот, за кем по горам, покрытым «зеленкой», гонялся весь армейский спецназ, стоял передо мной, как ничуть не бывало. Он не сидел в землянке, не прятался в кустах, не брил усы и бороду, чтоб не быть опознанным - нет! Этот подонок, убивший не один десяток наших солдат в Афганистане и Чечне, стоял напротив меня, никого и ничего не боялся, топтал нашу землю, чувствовал себя как дома.

Люди в белом, которых я заметил первыми, видимо, были слушателями его «политзанятий». Они тоже не прятались, они тоже чувствовали себя хозяевами положения и земли, которую эти изверги обильно полили русской и чеченской кровью. Сколько раз потом я жалел, что в моих руках в ту минуту не было оружия.

Русский? - с сильным акцентом спросил меня Хаттаб.

Русский, - ответил я.

Зачем русский? - усмехнулся араб.

В этот момент в моем лице, видимо, что-то переменилось, и «гиды», хмуро наблюдавшие за этой сценой, как по команде встали между нами. Один из них открыл дверь машины и показал мне жестом, чтобы я сел на заднее сидение, другой что-то тихо сказал Хаттабу на вайнахском. Потом оба прыгнули вслед за мной в машину и приказали водителю тронуться с места. Захлопнув двери, они передернули затворы автоматов и не спускали глаз с оставшегося стоять на том же месте араба и окруживших его наемников, пока их силуэты совсем не исчезли из поля зрения.

Так я познакомился с законом гостеприимства чеченцев. Они отвечали за мою жизнь, и я смог убедиться, что это были не пустые слова. «На самом деле Хаттаб милостивый. Многих русских солдат пожалел», - как бы в оправдание сказал мне через пару минут один из гидов. «Не сомневаюсь», - буркнул я, и всю остальную дорогу до села Старые Атаги мы ехали, не проронив ни слова.

Наша встреча с «президентом Ичкерии» была обставлена с особой помпой. Утром нас привезли к большому особняку. Здесь находилась резиденция Яндарбиева. Ее охраняли два десятка молодых парней, облаченных в черную униформу и вооруженных до зубов.

Всех, кроме меня и моего помощника Юры Майского, обыскали. Коренастый, невысокого роста симферополец Юра, с кем мы в свое время облазили пол-Боснии, сам смахивал на чеченца. В перерывах между разъездами, пока я встречался с ичкерийскими «авторитетами», он на улице в окружении толпы боевиков показывал свое боевое искусство, награждая восторженных чеченцев глухими ударами по телу. Юру сразу зауважали. Его колючий взгляд не выдерживал ни один боевик, а в единоборстве ему не было равных. Не решилась трогать его и охрана «президента Ичкерии», позволив Юрке тайно пронести на встречу с «царем зверей» пару стволов.

До этого «рандеву» я видел Яндарбиева только по телевизору. Помню безобразную сцену, когда членам чеченской делегации, которую возглавлял мой визави, удалось заставить принимавшего их в Кремле Ельцина сесть не во главе стола, как подобает президенту Великой Державы, а напротив - как равного им подельника.

Я давно заметил, что среди отпетых бандитов, насильников и тиранов часто встречаются романтические натуры. Адольф Гитлер был художником, Джаба Иоселиани - доктором искусствоведения, Звиад Гамсахурдия - «творческим интеллигентом», Витаутас Ландсбергис - музыкантом. Яндарбиев был их поля ягодкой - поэтом. Правда, стихи мы с ним декламировать не стали.

«Президент» был нарочито ко мне внимателен, говорил вкрадчивым голосом, старался быть правильно понятым. Смысл его речи сводился к следующему: чеченцы хотят жить отдельно от русских, но не хотят, чтобы их выдворяли из России. Я сказал, что так не бывает, что если чеченцы хотят строить свою отдельную государственность, то пусть забирают всех своих соплеменников обратно в Чечню. Разговор явно раздражал Яндарбиева, но он всем своим видом демонстрировал спокойствие.

Я специально говорил вполголоса. Время от времени он наклонялся в мою сторону, чтобы разобрать смысл сказанного - так я заставлял его запоминать каждое мое слово. В конце разговора «президент» клятвенно пообещал мне сделать все возможное, чтобы прекратить травлю русских, вступить в сообщение с руководством Русской общины, по просьбе которой я с ним и встречался, выслушать и выполнить требования русских грозненцев, желавших как можно скорее покинуть пределы Чечни. Я понимал цену его словам, но все-таки видел, что Яндарбиев меня услышал.

По дороге в аэропорт я попросил остановить машину у разбитой русской церкви где-то в центре Грозного. Там мы обнаружили трех тихо сидящих русских старух. У алтаря копошился православный священник, очищая от кирпичной крошки и грязной пыли лежавшие средь битого камня иконы. Все они были прострелены автоматными очередями. Батюшка рассказал, что русских в городе осталось еще достаточно много, но все они в крайне подавленном состоянии оттого, что уходит русская армия. Никто не знает, как выбраться из Чечни, куда ехать. Некоторые русские не могут оставить своих больных родных и близких. В общем, ситуация трагическая.

Во время нашей беседы с развороченного церковного котла неожиданно сорвалась стоявшая на нем жестяная бочка. Она с грохотом упала в метре от нас. Но что меня поразило, - ни сидевшие совсем рядом пожилые женщины, ни кошки, спавшие у их ног, даже не вздрогнули. Люди и животные в Грозном настолько привыкли к взрывам, оружейным залпам и стрельбе, что перестали обращать на них всякое внимания.

В аэропорту «Северный» нас уже ждал вертолет. Мы побросали в него дорожные сумки и уже собирались занять свои места, как вдруг ко мне подбежал сержант и передал просьбу командования задержаться.

Вслед за ним мы поднялись на третий этаж служебного помещения аэровокзала, где находился временный штаб. Там нас ожидали несколько старших офицеров, два генерала и кипящий чайник. Военные попросили рассказать нам о впечатлениях по поездке в горные районы Чечни. Я подробно доложил обстановку. Один из генералов, заинтересовавшись моим рассказом, упросил нас остаться в Чечне еще на некоторое время, распорядился выгрузить наши вещи и отправить нас следующим вертолетом в Моздок, а ожидавшую нас машину - вернуться обратно на Ханкалу. Позже, вернувшись домой, я узнал, что вертолет, с которого сняли наши вещи, был сбит боевиками.

Распрощавшись с военным командованием, мы погрузились в «корову», - так в армии называют огромный вертолет Ми-8. В нем вповалку сидели и лежали бойцы спецназа. Они возвращались домой мрачные. Никто ни с кем за весь полет не разговаривал. В рядом стоявшую машину грузили носилки с телами погибших солдат, завернутых в сверкающую на солнце перламутровую пленку.

Кто это? - спросил я у молоденького лейтенанта ВДВ.

Так война же закончилась?

Это она у Лебедя закончилась, - с ненавистью процедил лейтенант.

Так завершилась моя первая поездка в Чечню. С ней закончилась и моя дружба с бывшим командующим 14-й армии, бывшим заместителем председателя Конгресса русских общин, бывшим кандидатом в президенты России Александром Ивановичем Лебедем.

«Усилиями изменников и предателей России, усилиями потерявших ум, честь и совесть бюрократов, засевших в органах власти, состоялось одно из самых унизительных поражений России - поражение в Чеченской войне.

В этой войне правительство, журналисты, а порой и генералитет, сражались против своей армии. Они неоднократно лишали наши вооруженные силы возможности победить. В этой войне русские не смогли заставить власть следовать национальным интересам России.

Война прекращена только потому, что в условиях контроля над Чечней со стороны незаконных вооруженных формирований теневым структурам российской и мировой экономики можно получать больше барыша, чем в условиях войны. Интересам нефтяных монополий, подкармливавших чеченских бандитов, соответствует сегодня разрастание зоны нестабильности на Северном Кавказе и утрата Россией контроля над транзитом каспийской нефти.

Политический сговор бюрократии с бандитами, фальшивые выборы в Чечне привели к тому, что ни одна проблема в отношениях русских с чеченцами не решена. Наоборот, ситуация конфликта усугубляется.

КРО вынужден подтвердить свою позицию: вина чеченских сепаратистов и мятежников перед русским народом не будет исчерпана, пока не будут наказаны те, кто убивал, грабил, обращал в рабство, изгонял с собственной земли русских людей, пока не изловлен последний бандит, пока не компенсированы потери каждому русскому беженцу.

КРО не признает законности выборов президента Чечни, в которых не принимали участия русские, изгнанные со своих земель. Аслан Масхадов для КРО не президент и не губернатор, а вор и мятежник, подлежащий немедленному аресту и суду. Всякое содействие утверждению его в статусе официального лица мы будем считать предательством интересов русского народа.

КРО считает, что должна быть определена мера ответственности лиц, допустивших поражение России в войне с мятежниками. Должны понести наказание те, кто осуществлял прямое или косвенное пособничество бандитам и террористам, подрывал боеспособность вооруженных сил России, вел пропаганду против действий группировки федеральных сил в Чечне.

Пока не наказаны бандитизм и предательство, КРО будет считать, что Чеченская война все еще не стала достоянием истории».

Это заявление съезд Конгресса русских общин принял девять лет назад. К тому времени нас уже покинули «видные военачальники», «перспективные экономисты» и «крупные государственные деятели». Но совесть, честь и вера в победу русского дела не покидала нас даже в самые сложные моменты нашей борьбы.

Полыхал Кавказ, полыхали Балканы. Вместе с ними полыхали сердца русских патриотов. Борьба за Россию только начиналась.

| |

Летом 1992 года в Молдавии, совсем недавно ставшей независимой страной, происходили события, о которых и сегодня, более чем через два десятка лет, предпочитают не вспоминать. О том, насколько крупные масштабы приобрела эта малоизвестная война, кроме жителей Приднестровья, помнят разве только одесситы, видевшие последствия бойни и по местным каналам телевидения (эти кадры потом нигде не повторяли), и воочию, наблюдая беженцев из Тирасполя и Бендер, массово приезжавших в ставший вдруг пограничным город. Как в войну, они добирались в грузовых вагонах.

Вскоре стало известно имя героя, решительно окончившего эту бойню. По рассказам очевидцев, генерал Лебедь накрыл артиллерийским огнем молдавские войска, изготовившиеся к форсированию Днестра, а затем пригрозил войти со своими десантниками в Кишинев и навести там порядок.

Десантники редко занимают высокие армейские посты. Их не учат стратегии, удел «крылатой пехоты» - решение тактических задач. На рубеже последних десятилетий существования СССР десантуру начали применять для разрешения Генерал Лебедь командовал разгоном тбилисского митинга в апреле 1989 года, тогда погибли 18 его участников. После того как он высмеял попытку выдать эти акты протеста за исключительно мирные, задав простые вопросы о спортивной подготовке старушки, которую не смог догнать десантник, о нем заговорили.

Ветеран Афганистана, кавалер четырех орденов, он действительно выделялся среди «паркетных генералов». Мужественный облик сочетался с афористичной манерой полемики и мрачноватым, но тонким чувством юмора, который кто-то ошибочно считал по-солдатски грубым. Умение выразить суть ситуации образно и ясно, пренебрегая нормами политкорректности, стала той особенностью, которой отличался генерал

При этом за внешней прямотой скрывалась разумная осторожность, проявленная в 1991 году во время событий и через два года, когда танки расстреливали здание Верховного Совета. Тогда было легко оказаться в числе «душителей свобод», «сатрапов» и поставить на своей карьере жирный крест. Нет, генерал Лебедь не отказывался выполнять приказ, но и особой инициативы, столь свойственной его характеру, не проявлял.

Зато в 1996 году, когда все кремлевское руководство самоустранилось от решения чеченской проблемы, он подписал соглашение с лидерами боевиков, которое сначала многие поняли как предательство. На самом деле как истинный военный, генерал Лебедь понимал, что победы теми методами, какими велась война, добиться было невозможно, требовалась передышка для принятия правильных решений.

Разумеется, столь колоритная фигура не могла остаться без внимания тогдашних политтехнологов. В надежде приручить харизматичного военного, популярного в войсках и в народе, тогдашние вершители судеб страны сделали ему заманчивое предложение, суть которого заключалась в том, чтобы отвлечь голоса избирателей от некоторых кандидатов на пост президента. Генерал Лебедь согласился.

Политическая карьера довела его до губернаторского кресла в И в этом процессе просматривалось желание Бориса Березовского соблюсти свои интересы, финансируя кампанию «черным налом». Однако ожидания не совсем сбылись.

Лебедь оказался не очень успешным руководителем. Управлять краем оказалось сложнее, чем десантным полком. Борьба с уголовным авторитетом Быковым окончилась тактической победой, но в целом экономические успехи региона оставляли желать лучшего.

Гибель генерала Лебедя в авиакатастрофе вызвала широкий Большинство граждан России отказывались верить в ее случайность. Многим казалось, что устранен вполне реальный претендент на президентский пост, который навел бы в стране настоящий порядок по-военному.

Факты, скорее, опровергают такое мнение.