Лейла Александер-Гарретт: об Андрее Тарковском и не только. Мы в социальных сетях Как Тарковский работал на съемочной площадке

Александер-Гарретт Л. Собиратель снов Андрей Тарковский. - М.: Издательство «Э», 2017. — 640 с. — (Жизнеописания знаменитых людей). ISBN 978-5-699-95388-2

В основу книги положен дневник Лейлы Александер-Гарретт, переводчицы Андрея Тарковского на съемках «Жертвоприношения», который она вела каждый день. Последний фильм Андрея Тарковского — фильм-завещание, призывающий к осознанию личной ответственности за события, происходящие в мире.

Юрий Норштейн: "Книга Лейлы Александер-Гарретт одновременно документальная и художественная, то есть художественная в том смысле, что Лейла владеет прекрасно русским словарем, документальна, поскольку она была свидетелем всего этого огромного творческого процесса на фильме «Жертвоприношение», потому что была переводчицей Тарковского, причем, по-моему, сразу в три стороны: на английский и на шведский и на русский обратно, исключая маты Тарковского. Вся речь Тарковского, благодаря ей, была в ушах его помощников — щепетильных, очень аккуратных шведов, которых Тарковский во время съемки превратил в нормальных людей, в том смысле, что они стали более раскованы, более свободно понимать, о чем идет речь, в каком направлении движется фильм. Хотя вряд ли до конца кто-то из коллег может понимать, что там, в голове у режиссера засело, он и сам-то не всегда понимает.

Тарковский — импровизатор, он способен менять характер направления сцен в процессе творческой работы, а без этого никак не получается. Обо всем об этом пишет Лейла. Мне нравится, что это книга нелицеприятная. Это не книга поклонения Андрею Арсеньевичу и возвеличивания его как режиссера и творца. В этом, во-первых, он не нуждается, а во-вторых, любое такое установленное поклонение лишает человека живого и вызывает только одно — недоверие читателя. Книга Лейлы по существу документальна: она документальный отпечаток душевного состояния, чувственного состояния режиссера, она документальный отпечаток его мучений, его шатаний из стороны в сторону, мотаний, когда человек не имеет возможности снимать, но продолжает жить под тем напряжением, который он сам себе задал в начале фильма. И тогда начинаются ужасы, которые может понять только близкий человек, либо тот, с кем это происходит. Мне кажется, что у Лейлы было много горького в общении с Тарковским и она открывала много горьких черт, которые характеризуют героя этой книги с разных, в том числе и достаточно неприглядных сторон, но это все нельзя убирать из жизни человека: любой содержит и то, и другое.

Прочитав эту книгу, я сразу позвонил Лейле, высказал все свои восторги в ее адрес, подчеркнув, что это одна из правдивейших книг и, самое главное, что она абсолютно точное свидетельство, поскольку Лейла сама как творческий человек не даст себе право соврать, ведь ее ложь сразу же умножится и проникнет в читателей, которые эту ложь перевернут по-своему, и тогда появится бессмысленная легенда. Не стоит создавать легенды, а нужно вглядываться в истинное лицо и вычитывать то, что действительно сопровождает жизнь творца со всеми горестями и радостями открытий. Книга «Собиратель снов Андрей Тарковский» — лучшее, написанное о Тарковском, вместе с биографическими воспоминаниями Марины Тарковской — без сомнения, написана с любовью, что редко в наше время. Все в ней живо, тонко, без лакировки, без прикрас. Главное — Тарковский в ней живой".

В «Собирателе снов» вы упоминаете, что Тарковский завещал вам «не быть нейтральной» и даже предсказывал, что вы напишите книгу.

Л. Г.: Когда я писала, вспоминала эти слова. Тогда они меня возмутили. Я была молодой, строптивой, и меня возмущало, что кто-то мне что-то указывает. Но Андрей всегда угадывал, всегда попадал в яблочко. И вот, написала через 20 лет... К тому же выходит очень много книг про Тарковского, которые не соответствуют действительности. Я не хочу никого судить — каждый вправе распоряжаться своими знаниями, знакомствами, дружбой и писать что хочет, но я была в стороне. По крайней мере, пыталась. Книга не обо мне. Мне просто посчастливилось быть рядом с ним, со всей съемочной группой, быть участником этого волшебного процесса создания кино. Ведь это действительно волшебный процесс: из ничего, какая-то идея, сон, случай — Тарковский ткал из воздуха.

А почему вы решились написать книгу лишь спустя 20 лет?

Л. Г.: Я часто повторяю, мне очень понравилась китайская фраза: ничего не бывает слишком рано и слишком поздно, все бывает вовремя. Это ведь правда. Вот напиши я эту книгу раньше, может, чего-то бы не осознала, не перечувствовала, не переварила... Это произошло после фестиваля Тарковского в Лондоне, может, от встречи с , с Гордоном, с Янковским, Бондарчук — это дало стимул и зарядило меня. Они меня подстегнули, и я писала не то что в какой-то спешке и небрежности, но в спешке, что это надо сделать.

Вы живете в Лондоне, учились в Швеции, выросли здесь. Расскажите о себе чуть подробнее.

Л. Г.: Я родилась в Советском Союзе, в Узбекистане, потом приехала в Ленинград — поступала в Академию художеств. Тогда и встретила своего бывшего мужа. Я тогда даже не знала, что он швед — мы боялись их, они тоже осторожничали. Затем вышла замуж, уехала в Швецию. А когда узнала, что там будут съемки фильма Тарковского, пошла к продюсеру. Она мне сказала, что Тарковский настаивает, чтобы переводчиком на картине был мужчина. Мол, женщина ему не подходит по характеру, снимать надо рано, работа тяжелая, да и на «Ностальгии» он работал с мужчиной, поэтому, наверное, привык.

Но вы все-таки получили эту работу. Как думаете, чем вы взяли Тарковского?

Л. Г.: Лучше бы, конечно, он сам ответил! Но я никогда не вешалась на него, не доставала, и это его удивляло. Вокруг него были и более близкие люди, но они иногда просто когтями вцеплялись. У меня этого не было. Может, потому что я жила в Швеции, в другой обстановке. Это замечательная вещь, прекрасно быть русским и все время бросаться в объятия, но иногда нужно кое-что удерживать в себе.

Какую страну вы считаете домом?

Л. Г.: Я сейчас здесь — и для меня существует только Москва. А когда я в Швеции, она для меня как самая любимая мачеха. Это юность, время, проведенное с Андреем, театр, друзья.

Вы пишете, что Россия — «генератор», который заряжает энергией, и очень тепло описываете страну. Но тон меняется, когда речь заходит об отношении к России Тарковского.

Л. Г.: Андрей знал себе цену, он знал, что приносит валюту в эту страну, а ему нагло врали... Его ведь часто приглашали снимать за рубежом, а эти подонки говорили, что Тарковский не хочет, занят, его нет в Москве. А сам он об этом узнавал через несколько лет. К нему относились как к ничтожеству. Вот даже эта история, когда Андрей хотел привлечь к фильму «Жертвоприношение» , с которым работал в Италии. Ему даже не ответили из посольства. А ведь Тарковский никогда не был диссидентом, он отказался встречаться со многими западными журналистами, потому что они перестали видеть в нем художника и делали акцент лишь на диссидентстве.

За рубежом, наверное, тоже было непросто?

Л. Г.: Очень тяжело, конечно. Здесь тяжело. И там тяжело. Другого порядка проблемы — денежные. Здесь на картине он мог долго ждать нужной погоды, а там у нас было 55 съемочных дней, и вот хоть ты тресни.

М. Т.: Ну, здесь-то тоже было количество отснятых метров в день.

Л. Г.: Но бюджет-то больше.

М. Т.: Ну, не знаю, вообще, он работал на очень маленьких бюджетах. Просто на Западе более жесткая система.

Л. Г.: Деньги диктуют все.

М. Т.: Здесь тоже диктовали, но ему шли навстречу, понимая, что он великий художник, и что надо ему помочь.

Л. Г.: Он не раз говорил, что в России ему дается бюджет — и все, он снимает кино и об этом уже не думает. А там каждый день напоминали. А потом, конечно, неуверенность в завтрашнем дне. Здесь у него был дом, друзья, семья, поддержка, был тыл. Там не было. Были, конечно, знакомые — но одно дело когда ты гость, а другое дело — когда часть общества.

А как это сказалось на фильмах? Чем, по-вашему, отличаются сделанные на Западе последние картины Тарковского?

Л. Г.: Простотой. Тарковский говорил: простота — это самое сложное. В «Жертвоприношении» несколько героев, простой дом, ничего особенного. Все убрал. Аскетизм до последнего.

Каким Тарковский был на съемочной площадке?

Л. Г.: Стремительный, как ветер. Вихрь, который приходил, и все начинало вокруг двигаться. Причем не беспорядочно двигаться — иногда люди создают вокруг себя хаос — это был творческий вихрь. Он хотел, что очень важно, всех подключить к своему творческому процессу.

«Собиратель снов» — одно из альтернативных названий фильма «Жертвоприношение». Почему вы его выбрали для книги?

Л. Г.: Режиссер обычно воплощает сценарии, идеи, а Андрей воплощал сны, фантазии, видения. Вот, в частности, была история, когда ему приснился сон, в котором он умер и видит свою мать, и Тарковский решил включить эту сцену в фильм.

М. Т.: Речь идет о сцене, которой не было в сценарии. Бюджет был скромный, поэтому ее сначала не хотели снимать. Но потом сняли.

Л. Г.: Но в фильм сцену не включили. Там все участники в длинных платьях, в шляпах, а хотелось достигнуть предельной простоты, чтоб никаких красот в фильме не было. И он этот кусок вырезал, остались только начало и конец.

А какие еще сны или, может, случаи из жизни попали в его фильмы?

М. Т.: В «Зеркале» есть эпизод, в котором мальчика бьет током. Это детский анекдот, я его забыла, только помню, что этот мальчик в анекдоте за что-то схватился и говорит: «Ой, током бьет». Это было невероятно смешно, я рассказала Андрею, он тоже хохотал, а потом использовал его.

Или вот в «Зеркале»: сцена с мальчишкой, который бросает учебную гранату. Ему еще говорят что-то вроде: «А еще блокадник, ленинградец», — мол, не имеет права на нехорошие поступки. Почему блокадник — наверное, потому, что в 43-м году, когда прорвали блокаду, ленинградских детей везли вниз по Волге, и на какую-то ночь они остановились в деревне, где мы учились. Все побежали встречать их на пристань, вышли люди с едой, но им нельзя было есть, с ними были врачи. Мы сами были как спички от голода, но то, что увидели, — это непередаваемо. Лиц просто не было, только огромные глаза. И, конечно, Андрею это запомнилось.

Как и многое другое — Тарковский был Тарковский. Хотя бы эта история с многострадальной черемухой, которую он требовал у бедных шведов для «Жертвоприношения». В конце войны мы жили в деревне под Москвой, и мама торговала черемухой у Павелецкого вокзала. Андрей лазил на черемуху, рвал, нам бросал, а мы с мамой подбирали. И, конечно, он хотел восстановить в фильме образ того дерева, но не получилось.

В книге немало очень личных деталей — в том числе об отношениях Тарковского с женой. Много такого, о чем сам режиссер, наверное, не хотел бы рассказывать. Как вы для себя решали эту проблему?

Л. Г.: О нем уже написано столько неприятных вещей! Я же старалась деликатно, заретушированно. Не об этом ведь книга.

М. Т.: Мы не можем поместить художника в вакуум, необходимо, чтобы читатель понял — Андрей жил не в безвоздушном пространстве. Это подчеркивает внутреннюю жизнь Андрея, те противоречия, которые его раздирали. В его жизни присутствовал некий человек, сыграл большую роль, и, может, способность к творчеству сохранялась во многом благодаря условиям, в которых Андрей существовал. Потому что творцу нужна не только манная каша, но и что-то посерьезней: преодоление, внутренняя борьба, которые, возможно, и давали творческий импульс.

Большую часть «Собирателя снов», помимо вступления и эпилога, составляют ваши старые дневники со съемок «Жертвоприношения» с вашими же комментариями. Вы включили дневники как есть или что-то меняли?

Л. Г.: Это были записки, бумажки, пометки на сценарии. Я лишь все расшифровала, а потом собрала. Архивный материал огромный, у меня еще много осталось...

То есть ждать еще одной книги?

Л. Г.: Ну, нет, наверное, это уже будет что-то другое, хватит.

Лейла Александер-Гаррет, переводчица Андрея Тарковского во время съемок "Жертвоприношения", в конце недели презентовала в Москве свою книгу "Андрей Тарковский: собиратель снов".

При чтении книги роскошь слышать очевидца боролась со смущением от некоторых характеристик ее героев, от банальности эпитетов и претенциозности композиции. По воле ли редакторов или самого автора, но книга, увы, казалась еще одним вкладом в хитующий, но явно избыточный и до конца непонятный жанр, когда шофер рассказывает о жизни принцессы, бывшие жены об известных мужьях и пр. Однако при личной встрече автор оказался куда симпатичнее, чем текст. Сразу стало понятно, почему Тарковский выбрал ее в переводчики - тонкий, ровный, психологически ясный человек.

Российская газета: Кем вы были в его жизни? Прототипом образа Переводчицы в "Ностальгии"?

Лейла Александер-Гаррет: Ну разве что с точки зрения гардероба. Мой тогдашний муж, приехав с кинофестиваля, сказал: Тарковский содрал твой гардероб. Пальто, шарф, туфли и золотистая сумка, которые были у меня во время первой встречи с режиссером в Москве, оказались в фильме. И беретка, и волосы у переводчицы были такие же, как у меня. Но это касалось почти всех. Он мог увидеть какую-то косыночку и сказать "хочу". Как-то он сказал мне: снимай жилет. И одел в него сына в фильме. Он мог говорить о высших мирах, но при этом высасывать из жизни все детали. Он "списывал" с окружающего все, что ему нравилось.

РГ: Как бы вы назвали жанр ваших с ним отношений?

Александер-Гаррет: "Судьбы скрещенье". Тарковский перебрал 14 переводчиков, но говорил "алхимия не совпадает". И, в конце концов, мне почти каждый день стал звонить директор картины и приглашать. А когда я пришла, обнял и сказал: ты будешь с нами, потому что Тарковский с тобой спокоен. Андрей был очень нервным человеком, он весь вибрировал.

РГ: Какие у вас были мотивы при написании книги?

Александер-Гаррет: Желание ее написать возникло сразу после съемок "Жертвоприношения" и ухода Андрея. Но как говорят мудрые китайцы, ничего не бывает слишком поздно или слишком рано, все - вовремя. Надеюсь, что сейчас это "вовремя" наступило. У меня дома огромный архив, который я надеюсь передать музею Тарковского в Москве, - позор, что его до сих пор нет. Я думаю, к нему бы возник мировой интерес. Во всяком случае, когда я в декабре 2007 года организовала маленький кинофестиваль в Англии, посвященный Андрею Тарковскому, залы были забиты. После "Зеркала" к Марине Тарковской подходили зареванные англичане и говорили: этот фильм про меня.

РГ: В книге много новых деталей?

Александер-Гаррет: Да, ведь этот период в жизни Тарковского - терра инкогнита. Он в то время почти ни с кем не общался. Мне недавно режиссер Владимир Грамматиков рассказывал, как Тарковский просил его взять деньги и передачу для сына Андрюши. И он не побоялся. А вообще были люди, которые, увидев его, переходили на другую сторону улицы.

РГ: Чем была особенна эта работа над "Жертвоприношением"?

Александер-Гаррет: Было много интересного. Андрей во что бы то ни стало хотел снимать белые ночи. А потом все кадры с белыми ночами удалил из фильма. Группа недоумевала. Он отвечал: я не знал, как они будут выглядеть на пленке. Интриговавший его образ белой ночи - чувство одиночества, вселенский пейзаж - он придумал в Италии, где писал сценарий.

Актерам он не ставил никаких конкретных задач, но много говорил с ними на общие темы - о любви, предательстве, лжи, смерти. На Западе такие темы - табу, о них говорят лишь с очень близкими. И разговоры Андрея сначала всех выводили из баланса. Но потом актеры поняли. И часто повторяли, что никто не дал им больше, чем Тарковский. Он очень долго подбирал актеров, вот это был караул. И, кстати, на роль доктора хотел пригласить Олега Янковского. Янковский узнал об этом только на нашем фестивале в январе 2007- го. На письма в советское посольство Тарковскому даже не соизволили ответить, уж не говоря о том, чтобы передать их Янковскому.

РГ: Причины невозвращения Тарковского потеряли свою загадочность?

Александер-Гаррет: Его оставило на Западе желание работать. Хоть Ермаш и обещал ему возможность беспрепятственно снять "Идиота", но Тарковский уже не верил. Художник такого калибра всегда чувствует, кто он и что он. И проходить через вызовы на ковер, через тон советских замечаний, объявляющих его третьесортным художником... Но оставшись в Европе, он не стал диссидентом. И на первой же пресс-конференции отказался от общения с журналистами, когда они попытались сделать диссидентскую тему главной.

Причина невозвращения была одна: ему нужно было работать.

В Советском Союзе он сделал 5 фильмов за 20 лет. А на Западе за 2 года - "Ностальгию", "Жертвоприношение", документальный, почти часовой фильм "Путешествие по Италии", написал "Запечатленное время" и поставил "Бориса Годунова" в Ковент-Гардене.

РГ: По отношению к художнику мир почти всегда ранящ, вы описываете в книге сцену, когда Бергман стоял от Тарковского в двух шагах и не отозвался.

Александер-Гаррет: Я позже работала в Королевском драматическом театре с Юрием Любимовым и часто общалась с Бергманом. "Я перед каждым новым фильмом смотрю " Андрея Рублева", это шедевр, выше которого ничего нет", - говорил он, когда мы сидели вместе за столом. Но в своей книге "Латерна магика" описывает, что он также удрал от встречи с Куросавой и, кажется, от Вуди Аллена. Говорит, что у него в такой момент что-то происходит с желудком. И это у него с детства. Но Тарковский всегда меня укорял: представляешь, если бы мы все-таки подошли к нему напрямую, ему некуда было бы драпать, он вынужден был бы сказать: здравствуйте - до свидания - выпьем чашку чая.

РГ: Как вы выбирали правильное этическое расстояние по отношению к описываемому прошлому, как решали, что обнажать, а что прятать? Вы довольно резко пишите о жене Тарковского Ларисе.

Александер-Гаррет: Это вы не читали книгу Ольги Сурковой "Я и Тарковский". По сравнению с ней я ретушировала.

РГ: Читала. У меня к вашему описанию больше претензий.

Александер-Гаррет: Не важно. Тарковский говорил, что искусство существует только потому, что мир неблагополучен. Что нужны преодоления. Может быть, его такая личная ситуация как раз и подталкивала к творчеству.

РГ: Смущает также и духовная "каша" в голове автора, бросающая тень на героя, - ясновидение и экзистенциализм, католические монахи и астрология, все у вас в одном флаконе.

Александер-Гаррет: Но и Тарковскому все было интересно - и дзен-буддизм, и мистика. У него в каждом городе были какие-то знакомые ясновидящие, в Москве он встречался с Джуной и парапсихологами. Но в Лондоне переводчица Ира Кириллова, одна из старейших прихожан православного храма, познакомила его с митрополитом Антонием Сурожским. Позже владыка Антоний рассказывал, что Андрею сначала было неудобно, он хотел уйти, но владыка, человек широких взглядов, всех мог расположить к храму, он чем-то развеселил Андрея.

Позже Андрей исповедовался у него.

Они говорили о таинстве молитвы, о внутренней тишине. Тарковский тем временем готовил "Жертвоприношение". И лекцию об Апокалипсисе в Сент-Джеймском соборе в Лондоне.